Непрекращающиеся до сих пор споры ведутся по поводу первого упоминания «росов» в византийских текстах. В источниках IX в. самое раннее зафиксированное в греческом памятнике сообщение о нашествии на византийский город в Малой Азии Амастриду «варваров-росов, народа, как все знают, жестокого и дикого» содержится в «Житии Георгия Амастридского» (Васильевский. 1915. Т. 3. С. 643-644). Там говорится, что этот народ «двинулся от озера Пропонтиды», под которым в данном случае нередко понимают Азовское море, хотя Пропонтида — обычное название Мраморного моря:
Автор жития сразу возбуждает литературные ассоциации, причем как библейские, так и классические античные. Имя рос (Ρώς) ассоциируется им с князем Рош из «Книги пророка Иезекииля» (подробнее см. ниже), а тавроскифское «гостеприимство» стало нарицательным благодаря известному мифу, отраженному в трагедии Еврипида «Ифигения в Тавриде», о жителях Таврики (Крыма), убивающих иноземцев.
Далее агиограф повествует, как пораженный чудесными знамениями у гробницы Георгия предводитель росов прекращает насилие, чинимое его воинами, и склоняется к правой вере:
Издатель текста «Жития Георгия Амастридского» В.Г.Васильевский пришел к выводу, что автором памятника был известный агиограф диакон Игнатий (770/780 — после 845 гг.). Это позволило датировать памятник и тем самым упоминание в нем о нашествии росов периодом иконоборческой деятельности Игнатия, т.е. временем до 842 г. (Васильевский. 1915. Т. 3. С. 14-67). Византинисты школы А. Грегуара пересмотрели выводы Васильевского, отнеся пассаж жития о нашествии росов к походу Игоря на Византию 941 г. (Gregoire. 1952. Р. 280-287; Da Costa-Louillet. 1954. P. 479-492). Эта точка зрения была поддержана А. Васильевым (Vasiliev. 1946. Р. 70-89), но и встретила критику (Левченко. 1956. С. 46—55). Однако в византиноведческой литературе на время укрепилось мнение о неправомерности атрибуции жития Игнатию (Beck. 1977. S. 512).
В настоящее время дискуссия о датировке первого упоминания Руси в византийских текстах продолжается.
Исследовательская традиция, идущая от Васильевского, позволяет считать «Житие Георгия Амастридского» сочинением Игнатия, написанным до 842 г.; тем самым сведения о росах в нем являются их первым упоминанием в византийских источниках. Современные ученые, придерживающиеся этой точки зрения, прежде всего И. Шевченко (Sevcenko. 1977. Р. 121-127), пишут о стилистической близости жития к другим произведениям Игнатия и органичности пассажа о росах в тексте, пусть стоящего композиционно как бы постфактум по отношению ко всему тексту памятника. Отметим важность методической установки Шевченко исследовать текст не в виде отдельных фраз, находящих аналогии в других памятниках, а изучать его в традиции византийской агиографии этого времени.
Вторая группа исследователей считает фрагмент о росах позднейшей интерполяцией, относя его данные к событиям 860 г. или даже 941 г. (последователи А. Грегуара). М. Нистазопуло (Nystazopoulou. 1960. Р. 106), Э.Арвейлер (Ahrweiler. 1971. Р.55), А. Маркопулос (Markopoulos. 1979. Р.75-82) видят фразеологическое и идейное сходство этого текста с сочинением Фотия. Невозможность датировать описанное в житии нашествие временем до 842 г., по их мнению, объясняется дружественным характером русско-византийских отношений ок. 840 г., определяемым свидетельством «Бертинских анналов» под 839 г. Отметим, однако, локальность события, описанного в памятнике: нападения русских на византийский город (в данном случае — Амастриду) в другом регионе — в Причерноморье. Молчание византийских источников о русско-византийском конфликте до 842 г. также не может служить аргументом.
Следует указать, что других, кроме «Жития Георгия Амастридского», упоминаний народа рос в грекоязычной литературе до середины IX в. не существует. В настоящее время категорически отвергнуты попытки связать название рос в византийских памятниках с сирийским наименованием народа Hros в «Церковной истории» Псевдо-Захарии VI в. (Marquart. 1903. S. 355; Пигулевская. 1952. С.42-48). Сирийский источник имеет в виду библейское имя рош из «Книги пророков» (Иез. 38.2-3; 39.1. См.: Dvornik. 1949. Р. 307-309; Петрухин. 1990. С. 99-103) и называет им мифический «чудовищный» народ мужчин, противостоящий амазонкам. Ошибочно и понимание фразы Феофана'rouia celandia как упоминание «русских кораблей», которые по «Хронографии» Феофана (810-814 гг.) составляли часть флота Константина V в 774 г. (Theophan. Vol.1. P.446; см.: Мишулин. 1941. С. 280: здесь к тому же ошибочно указан 765 г.). Прилагательное roudioz имеет значение «пурпурный», «багряный», а не «русский» и обозначает, таким образом, цвет кораблей (Феофан. С. 143-144).
По-настоящему известными в Византии народ рос и его название становятся после 860 г., когда войско росов осадило Константинополь. Описание осады сохранилось в нескольких произведениях, среди которых наиболее ценные принадлежат патриарху Фотию (ок. 810 — после 886 гг.), свидетелю и участнику этого события. Выдающийся деятель византийской образованности, литератор, знаток античности, полемист и канонист, Фотий оставил две гомилии (речи-беседы), в заглавиях которых говорится о нашествии росов (правда, заглавия не обязательно принадлежат автору). Семью годами позже, в 867 г., Фотий направляет «Окружное послание» «восточным патриархам», где снова говорится о нападении в 860 г. на Константинополь «народа, ставшего у многих предметом частых толков, превосходящего всех жестокостью и склонностью к убийствам, — так называемого [народа] рос...» (Photius. Ep. Р.50, № 2. С. 293-296). Это первое актовое упоминание Руси. Однако теперь, в 867 г., народ рос, по Фотию, стал «подданным и дружественным» Византии (о значении этих терминов см.: Литаврин. 1960. С. 256-263). В дальнейшем Фотий неоднократно упоминает имя рос: в сочинении, называемом «Амфилохии» (PG. Т. CL. Col.285), и в письме № 103 то же имя упоминается в качестве антропонима (Photius. Ер. 143, № 103, С. 125, 129).
Близким по содержанию и по форме к свидетельствам патриарха Фотия является небольшой текст о нашествии росов в близком по времени агиографическом памятнике. Никита Пафлагон, родившийся ок. 885 г., в «Житии патриарха Игнатия» так описывает известный поход Руси на византийскую столицу:
С росами, обитавшими в южной Таврике, связывается обычно упоминание «скифов», ведущих торговлю в византийской Амастриде. Так, тот же Никита Пафлагон восклицает:
Если идентификация скифов с росами верна, то в данном случае зафиксированы древнейшие торговые контакты между Византией и Русью.
Большинство памятников исторической мысли X в. так или иначе связано с именем императора Константина VII Багрянородного (905-959 гг.), номинально ставшего василевсом в 913 г. после смерти своего отца Льва VI, но начавшего править самостоятельно лишь в 945 г. В одних случаях император был вдохновителем и инициатором исторического сочинения, в других, вероятно, редактором, наконец, в третьих Константин выступает как самостоятельный автор.
Основной тенденцией культурного развития этой поры стала систематизация: права («Василики»), лексики языка («Суда»), сельскохозяйственного опыта («Геопоники»), военных знаний (различные «Тактики»), житийной литературы («Менологий» Симеона Метафраста). Наиболее объемным трудом историографического характера, связанным с именем Константина, стали сборники эксцерптов (выдержек) из античных и невизантийских памятников, объединенные тематически в 53 раздела и представляющие не только литературно-антикварный интерес, но и практическую значимость. До нас дошли лишь немногие эксцерпты — «О посольствах», «О полководческом искусстве». В них использован богатый историографический материал, причем ряд исторических текстов (Евнапия, Приска, Малха, Петра Патрикия, Менандра) нам известны лишь благодаря компендиуму Константина Багрянородного. Не только историко-военные или историко-дипломатические проблемы, но и вопросы идеологии и морали решаются с помощью историографических сочинений (например, «История» Диона Кассия занимает значительную часть сборника «О добродетели и пороке»).
Такой же характер — отчасти справочно-энциклопедический, отчасти познавательно-дидактический — носят и три основных сочинения Константина Багрянородного, известные под условными названиями «Об управлении империей» («De administrando imperio», ок. 950 г.), «О церемониях византийского двора», или «Книга церемоний» («De ceremoniis...») и «О фемах» («De thematibus»). Каждый из этих трактатов, не являясь непосредственно ни хроникой, ни исторической монографией, основан на историческом материале, отчасти почерпнутом из античных источников, отчасти отражавшем результаты политической практики времени Константина и его предшественников.
Первое произведение, написанное в 948-952 гг. и адресованное сыну императора Роману, дает практические наставления по внешнеполитическим вопросам, приводит сведения о «варварских» народах, с которыми Византия имела те или иные контакты,— о печенегах, хазарах, русских, болгарах, «тюрках»-венграх и др.; трактат содержит ряд историко-географических и этнографических экскурсов — об арабах, Испании, Италии, Далмации, о хорватах и сербах, Северном Причерноморье и Кавказе. «Об управлении империей» не было произведением для широкой публики: политические рекомендации будущему императору не предназначались для общественного оглашения. Трактат и дошел в единственном списке, изготовленном, вероятно, с оригинала в 1059—1081 гг. по заказу кесаря Иоанна Дуки, т.е. произведение не покидало придворных кругов. На него нет ссылок ни у его современников, ни у историков более позднего времени.
Примером византийской внешнеполитической доктрины является глава о русско-печенежско-византийских отношениях:
Константин Багрянородный терминами — несклоняемым 'Ρώς и склоняемым Ρωσία (Константин. ΙΙ.4, 8; VI. 5; IX. 1, 3, 5, 67; XXXVII. 42, 43, 47; XLII. 4, 62), а также ρωσιστί, т.е. «по-росски», обозначает в трактате «Об управлении империей» народ рос, его территорию и его язык. Можно полагать, что во времена Константина этноним рос стал привычным в византийской традиции и постепенно «втягивался» в греческие грамматические и орфографические нормы. Дополнительным подтверждением этому является употребление Константином парадигматически корректного термина Росия (Константин. П. 4), который употреблен им и в «Книге церемоний» (Const. Cer. 594. 18; 691. 1). Этот термин для обозначения Руси впервые встречается именно у Константина Багрянородного.
Сопоставимыми с терминами «Русская земля» и «страна русская» древнерусских летописей стали в византийских источниках выражения «страна Росии» у Константина (Константин. XXXVII, 43) и «Росийская земля» у Феодора Продрома (Theod. Prodr. № 59. 191). Термин закрепился и в документах константинопольского патриархата. В южнославянских памятниках именование государства Рос(с)ия появляется с 1387 г., в самой России — со второй половины XV в. (Соловьев. 1957. С.134—155). Ставшая регулярной в новое время форма с двумя -сс- (Россия), в греческих текстах встретится лишь в XIV в. — в «Исторических записках» византийского гуманиста Никифора Григоры (Gregoras. 199.12; 511.18); в русских же источниках, согласно М.Н. Тихомирову (1953. С. 93-96), — с XV в.
Трактат «Об управлении империей» содержит важнейшие свидетельства, касающиеся древнерусской истории. В главе IX описывается плаванье караванов судов росов по пути «из варяг в греки». При этом перечисляются древнерусские города по пути следования: Новгород, Смоленск, Любеч, Чернигов, Вышгород, («Ольгин град» в «Повести временных лет»), Киев, Витичев, являвшиеся важными центрами Древнерусского государства. Константин упоминает также русских князей, называя их на византийский манер «архонтами Росии» — Игоря ("Ιγγωρ) и Святослава (Σφενδοσθλάβος).
Очень важны свидетельства Константина Багрянородного о взаимоотношениях росов и славян. Судя по приводимому ниже тексту, византийцы еще в X в. отчетливо разделяли росов и славян как в этнолингвистическом, так и в политическом отношении. Славянские племена, перечисленные в трактате, являются данниками («пактиотами») росов. Свидетельства языка, отраженные в передаваемых в памятниках названиях днепровских порогов — «по-росски» и «по-славянски», подтверждают, что словом рос Константин обозначает скандинавов: славянские наименования, передаваемые Константином, «переводят» соответствующие скандинавские топонимы (Const. DAI. Р. 180; Toynbee. 1973. Р.348; подробнее см.: Константин. С. 319—321).
Немаловажны материалы и о судах росов, их оснастке и названиях: в этих сообщениях переплетаются актуальные наблюдения очевидцев-информаторов Константина со ставшими уже традиционными стереотипами «этнического портрета» славян. Наконец, в ряду упоминавшихся уже ранее славянских языковых заимствований в греческом находит свое место термин полюдье, транслитерируемый византийским автором, который сообщает ценные сведения об этом важнейшем институте социально-экономической и политической жизни Древней Руси:
Константин выделяет «Внешнюю Росию» (ή έσω 'Ρωσία), под которой скорее всего подразумевалась Северная Русь с границей где-то между Новгородом и Смоленском. Собственно же Русь ограничивалась, вероятно, территорией, освоенной полюдьем киевского князя. Таким образом, если обратиться к названным в византийском трактате русским городам, то Русью в узком смысле слова следует считать, согласно Константину, Киевскую, Черниговскую и Переяславскую земли, т.е. территории Приднепровья.
Древнерусское общество делится Константином на дружину [«все росы» — выражение известно также из «Повести временных лет» (ПВЛ. С. 13, 18)] и славянские племена — кривичей, лендзян, а также «вервиан»-древлян, «другувитов»-дреговичей, северян и др., находившихся в отношении союзного данничества («пактиоты») по отношению к князю и «росам». Русского князя византийский источник называет «архонтом» — официальным греческим термином, обычным в Византии для именования иноземных правителей.
Только Константин Багрянородный сохранил свидетельство о том, что Святослав «сидел» в Новгороде во время княжения в Киеве Игоря. Это известие — самое раннее подтверждение обычая направления великим киевским князем своего сына на новгородский престол.
Наконец, в трактате описан языческий ритуал жертвоприношений, совершаемый росами по пути в Византию на острове Св. Григория (Хортице). Культовые реалии, описанные Константином, позволяют искать их корни как в скандинавской, так и славянской традициях (Константин. С. 327—328).
Изучение происхождения и значения названия 'Ρώς в византийских источниках X в. имеет длительную историю (подробный анализ проблемы см.: Константин. С. 293—307). К настоящему времени существует три основные теории относительно этимологии названия. Первая из них возводит его к древнерусскому слову русь. Несоответствие корневых гласных, -о- в греческом и -у-в древнерусском, объясняется или их фонетической близостью и взаимозаменяемостью в северногреческих диалектах или возможным тюркским, например хазарским, посредничеством при проникновении в греческий язык названия Руси. Второе объяснение остается лишь гипотезой; что же касается чередования -о-/-у-, то оно действительно свойственно греческому языку византийского периода, причем не только его северным диалектам.
Следы бытования в византийской среде этнонима рус с огласовкой -у- говорят о возможной связи греческого имени Руси с исконным русским термином. Однако показательно, что этноним с корневым гласным -у- встречается в случаях передачи самоназвания: Лиутпранд, называя «русов», воспроизводит самоназвание народа из наемного корпуса в Византии; более поздние акты Русского монастыря на Афоне, неоднократно упоминающие «русские книги», «русскую» церковную утварь, сам монастырь «русов» (см. гл. 5), скорее всего отражают речь ктиторов (жертвователей) — носителей русского языка. Но преобладающей формой в X в. была форма 'Ρώς, и ее объяснение чередованием -о-/-у- оказалось не полностью убедительным.
Другая точка зрения на происхождение греческого названия 'Ρώς предполагает его чисто книжную основу. Речь идет о применении для обозначения русских библейского названия Рош, известного по «Септуагинте» (греческому переводу Библии) в форме 'Ρώς. Рош трижды фигурирует в «Книге пророка Иезекииля» в выражении «...к Гогу в земле Магог, князю Роша, Мешеха и Фувала» (Иез. 38.2; 38.3; 39.1). Народы Мешех и Фувал, идентифицируемые с землями Табал и Муски ассирийских надписей и Тибаренами и Мосхами Геродота (Herod. III. 94; VII. 78), локализуются в соответствии с библейской этногенетической легендой на севере Малой Азии. Сближение византийского названия Руси 'Ρώς с библейским Рош основано на понимании последнего как этнонима, обозначающего северных варваров, главой которых был Гог. Однако более вероятно, что слово Рош в «Септуагинте» употреблено в его исконном древнееврейском значении «глава», т.е. фразу Иезекииля следует понимать как «...архонта-рош Фувала и Мешеха», что находит соответствие в Вульгате (латинском переводе Библии) и других текстах.
Эсхатологическая легенда о Гоге и Магоге, которые во главе бесчисленных войск сатаны подойдут к «священному граду» (Откровение Иоанна. XX. 7—8), была широко распространена в Византии. Контаминацию значения рос как скандинавского самоназвания с библейским именем Рош можно отметить уже в IX в. в «Житии Георгия Амастридского». Показательно, что и византийский историк X в. Лев Диакон воспринял нападение русских на Константинополь в 860 г. как исполнение пророчества Иезекииля (Leo Diac. 150. 15—19). Однако упоминание Гога и Магога в связи с нашествием «северных варваров» на Византию могло иметь место и без какой-либо связи с народом (?) Рош, как, например, в повествовании о нашествии «скифов и гуннов» у Андрея Кесарийского (PG. Т. 106. Со1.416), а также в анонимной «Истории Авар» (редакция А).
Итак, в вопросе о влиянии библейского термина на бытование византийского этнонима 'Ρώς следует различать два аспекта: языковой, генетический (возникновение этнонима как книжного заимствования) и литературно-образный (контаминация представлений об эсхатологическом нашествии библейских племен с образной характеристикой «варваров» — современников).
Влияние библейской образной системы на непосредственные впечатления византийцев несомненно. Обыгрывание термина-этнонима, подобно тому, как это имеет место у Льва Диакона,— явление, характерное для византийских этиологических построений. Так, этноним понтийцы (жители) и созвучное слово ποντικοί — «мыши» обыгрываются Феодором Продромом (Hunger. 1968, 86.12), а термин «скифы» производится Евстафием Солунским от σκύζεσθαι — «гневаться» (Eust. Thess. Comm. 723.42 и след.); этноним «тавры» (жители Таврики — Крыма) воспринимается как омонимичный названию животного «бык» (Там же. 259.7 и след.). При этом характерна уничижительная окраска подобных византийских этимологий (Бибиков. 1978. С.99-100). В лингвистическом же плане влияние библейского термина не обуславливает только книжный характер появления этнонима в византийских текстах.
Наконец, третья гипотеза о происхождении греческого 'Ρώς связывает его с широко распространенным в топо- и этнонимике среднеазиатского, северокавказского и севернопричерноморского ареала иранским по происхождению корнем рос- с вариантами аорс-, рокс- и др. Однако она не является достаточно обоснованной. Корни рос· и рус- не являются родственными, как полагали многие советские историки и археологи (Тихомиров. 1947; Рыбаков. 1982 и многие другие), поскольку древнерусские гласные у и о < ъ восходят к различным индоевропейским гласным.
Комплексное рассмотрение содержания этнонимов рос и славяне Константина с привлечением лингвистических и археологических данных позволят сделать определенные выводы о происхождении имени Руси в Византии. Допустимо предположить, что византийское наименование отрядов «северных варваров», нападавших на владения Византии, а с 860 г. и на Константинополь, как и позднейшее наименование древнерусских дружин ('Ρώς) и Древнерусского государства (Ρωσία), непосредственно восходит не к древнерусскому русъ, а к исходному для него древнескандинавскому самоназванию участников похода на восток от Балтийского моря roper, rops-men, «гребцы».
На исконное значение слова рос как самоназвания скандинавов, связанного с обозначением плаваний на гребных судах, возможно, указывает их обозначение как «дромитов» (от названия дромонов — больших византийских кораблей) в хрониках Псевдо-Симеона и Продолжателя Феофана (см. ниже). О скандинавском происхождении росов прямо говорят и «Бертинские анналы» (см.: часть IV, гл. 1.1), и византийские источники X в.: Константин Багрянородный, хроника Псевдо-Симеона, Георгий Амартол (по Ватиканскому списку), Продолжатель Феофана. Славянские переводы соответствующих хронографических пассажей меняют этноним франки в греческом оригинале на варяги. Наряду с Константином различает росов и славян и Продолжатель Феофана.
Значение термина рос, близкое к профессионализму, зафиксировано в византийских военных и морских трактатах X в., где «росы» представляют собой воинский контингент, сопоставимый с называемыми в текстах в одном ряду лучниками, «малартиями», пехотинцами и всадниками (Three Treat. P. 280, 294, 312).
Эти же памятники свидетельствуют и об особенностях судов — быстрых и легких,— используемых росами. В данном контексте можно по-новому оценить и понимание термина дромиты, относимого к росам, у Псевдо-Симеона и Продолжателя Феофана. Если греческая народная этимология термина объясняет его происхождение тем, что росы «быстро бегают», то славянский переводчик памятника каким-то образом (по аналогии с дромонами) связывал дромитов с судами: «иже скеди глаголем».
К славянскому имени Руси следует возводить другой этноним, известный в византийских текстах — ρουσαίν (с корневой огласовкой -у-), зафиксированный у Продолжателя Феофана, в актах афонских монастырей, Русского, Дохарского и Эсфигмена, а также актах монастыря Марии Мессины. Учитывая контекст употребления этого этнонима, можно оценить его появление как отражение самоназвания.