ГЛАВА 4.

ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ В СКАНДИНАВСКОЙ ТРАДИЦИИ

    Ярослав Владимирович Мудрый - единственный русский князь, оставивший глубокий след в древнескандинавской литературе. Его знают саги и хроники, упоминают исландские анналы. В отличие от князя Владимира, также известного сагам, но в основном в качестве гостеприимного хозяина Олава Трюггвасона, оказывающего ему всяческие почести, Ярослав является вторым по значению персонажем многих сюжетов: героями в них, естественно, выступают скандинавы - норвежский конунг Олав Харальдссон и его сын Магнус, служилый варяг Эймунд Хрингссон, будущий конунг Норвегии Харальд Суровый Правитель и др. Причина этого в чрезвычайно активной политике Ярослава на Балтике, отразившейся в его альянсах то с датским королем Кнутом Великим, то с норвежским конунгом Олавом Харальдссоном и всегда со шведскими правителями, на дочери одного из которых, Ингигерд, он женился в 1019 г., и в широком привлечении норманнов на службу в своем войске. Многообразие и интенсивность контактов вели к постоянным обменам посольствами, к перемещениям больших контингентов воинов, к увеличению количества скандинавских купцов, для которых поездки в Новгород становились все более обычными. Росла и информированность скандинавов о Руси и о самом Ярославе.

4.1. БРАК ЯРОСЛАВА И ИНГИГЕРД: ФОРМИРОВАНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЙ ТРАДИЦИИ

    "Мы начнем повесть с того, что Ярицлейв конунг правил в Гардарики и Ингигерд княгиня, дочь Олава конунга Шведского. Она была мудрее всех женщин и хороша собой". Такими словами открывается свод исландских королевских саг "Гнилая кожа". А в "Пряди об Эймунде" об Ингигерд сообщается, что "она была как нельзя более великодушна и щедра на деньги".

    О том, как Ингигерд, дочь шведского конунга Олава Эйрикссона (правившего с 995 по, вероятно, 1021 г.) и Астрид (вероятно, происходившей из балтийско-славянского племени вендов), стала женой русского князя Ярослава Владимировича Мудрого (великого князя киевского 1016-1018, 1019-1054 гг.), говорится в значительном числе древнескандинавских источников конца XII - первой трети XIII в.: в "Истории о древних норвежских королях" монаха Теодрика, в "Обзоре саг о норвежских конунгах", в "Легендарной саге об Олаве Святом", в "Гнилой коже", в "Красивой коже", в "Отдельной саге об Олаве Святом" и в "Саге об Олаве Святом" в "Круге земном" Снорри Стурлусона, а также в хронике бременского каноника Адама Бременского.

    От источника к источнику мотив обрастает подробностями. Если монах Теодрик сообщает лишь, что Ярицлав "женился на Ингигерте, к которой... сам [Олав] сватался, но не смог взять в жены", не раскрывая причин, по которым брак не состоялся, то автор "Обзора" достаточно лаконично, но уже формулирует ту версию, которая будет позднее пространно изложена Снорри Стурлусоном: Ингигерд "была раньше обещана" Олаву Харальдссону, но "нарушил ее отец те обещания по причине гнева". Вопреки заключенному ранее договору, Олав Шведский выдал Ингигерд "за Ярицлава, конунга Аустрвега".

    В "Легендарной саге" возникает еще одна тема, которая получит развитие у Снорри, - предварительные переговоры между русским князем и шведским конунгом. Правда, если здесь речь идет о том, что "полетели послания между ними", то в "Круге земном" говорится о двух посольствах, направленных Ярославом в Швецию. В "Легендарной саге" также сообщается, что Олав отдает свою дочь в жены Ярицлейву "с большим богатством". Казалось бы, эта ремарка саги нигде более не находит развития. Но, когда Снорри Стурлусон рассказывает о том, что Ингигерд получает в качестве свадебного дара Альдейгьюборг (Ладогу) и то "ярлство", которое к ней относится, он обозначает свадебный дар Ярицлейва термином tilgjof известным по древнейшему норвежскому областному судебнику второй половины XII в. - "Законам Гулатинга", - нормы которого распространялись на юго-западную часть Норвегии. Условия, на которых невесте передавался tillgjof, были вполне традиционны: величина приданого, положенного шведской стороной за Ингигерд, должна была равняться стоимости Ладоги с прилегающими к ней землями (если таковая могла быть определена) или, что вероятнее, стоимости доходов, получаемых с данной территории. Таким образом, "большое богатство", принесенное с собой на Русь принцессой Ингигерд, в рассказе Снорри подразумевается (см.: Глазырина. 1994. С. 240-244).

    Наиболее полно история брака Ярослава и Ингигерд излагается Снорри Стурлусоном. Брак Ярослава и Ингигерд был заключен в 1019 г.: эту дату называют исландские анналы; она же восстанавливается и по хронологии "Круга земного". Тем не менее датировки брака в литературе различны и достаточно произвольны. Основываясь на "Пряди об Эймунде", А.И. Лященко принимает 1016 г.; М.Б. Свердлов ссылается на Лященко, но называет 1015 г.; П.П. Толочко без какой-либо аргументации говорит о 1014 г. В работах Е.А. Рыдзевской принят 1020 г. А.В. Назаренко находит в тексте Снорри Стурлусона некоторые основания для такой датировки, хотя сам он придерживается 1019 г., каковой год и представляется единственно верным (см.: Королевские саги 2. С. 73-75, 153-161).

    Особое внимание Снорри к этому событию обусловлено тем, что оно имеет прямое отношение к истории взаимоотношений Норвегии и Швеции, в первую очередь решения пограничного конфликта, связанного с властью над западным Гаутландом. В дальнейшем Ингигерд упоминается им несколько раз как жена Ярослава и правительница Русского государства. В "объективизирующем" повествовании Снорри отображен "государственный" аспект события.

    В ряде других саг, посвященных не Олаву Святому, а иным конунгам, в том числе в "Саге о Магнусе Добром и Харальде Суровом Правителе" в "Гнилой коже", в "Пряди об Эймунде" и некоторых других, тема брака Ярослава и Ингигерд распространяется: кроме сюжета о браке вводится второй сюжет - их супружеская жизнь. Этот сюжет, представлен в сагах в виде упоминаний образующих его важнейших мотивов и в виде самостоятельных эпизодов. Один из них, содержащий практически все составляющие сюжет мотивы, открывает сборник саг "Гнилая кожа":

    "Мы начнем повесть с того, что Ярицлейв конунг правил в Гардарики и Ингигерд княгиня, дочь Олава конунга Шведского. Она была мудрее всех женщин и хороша собой. Говорится о том, что конунг тот Ярицлейв велел построить себе прекрасную палату с великой красотой, украсить золотом и драгоценными камнями и поместил в ней добрых молодцов, испытанных в славных делах, утварь и боевую одежду выбрал для них такую, какой они уже раньше оказались достойными, и все находили, что и убранство палаты, и те, кто были в ней, подходят к тому, как она устроена. Она была обтянута парчой и ценными тканями. Сам конунг был там в княжеской одежде и сидел на своем высоком месте. Он пригласил к себе многих почетных друзей своих и устроил пышный пир. И вошла в палату княгиня в сопровождении прекрасных женщин, и встал конунг ей навстречу, и хорошо приветствовал ее, и сказал: "Видала ли ты где-нибудь такую прекрасную палату и так хорошо убранную, где, во-первых, собралась бы такая дружина, а во-вторых, чтобы было в палате той такое богатое убранство?" Княгиня отвечала: "Господин, - говорит она, - в этой палате хорошо, и редко где найдется такая же или большая красота, и столько богатства в одном доме, и столько хороших вождей и храбрых мужей, но все-таки лучше та палата, где сидит Олав конунг, сын Харальда, хотя она стоит на одних столбах". Конунг рассердился на нее и сказал: "Обидны такие слова, - сказал он, - и ты показываешь опять любовь свою к Олаву конунгу" - и ударил ее по щеке. Она сказала: "И все-таки между вами больше разница, - говорит она, - чем я могу, как подобает, сказать словами". Ушла она разгневанная и говорит друзьям своим, что хочет уехать из его земли и больше не принимать от него такого позора. Друзья ее вступаются в это дело и просят ее успокоиться и смягчиться к конунгу. Она отвечала и сказала, что сначала конунг тот должен исправить это перед ней. Тогда сказали конунгу, что она хочет уехать, и просят друзья его, чтобы он уступил, и он так и делает, предлагает ей помириться и говорит, что сделает для нее то, чего она попросит. А она отвечала и говорит, что согласна на это, и сразу же сказала: "Ты теперь должен,- говорит она, - послать корабль в Норвегию к Олаву конунгу. Я слышала, что у него есть молодой сын, незаконный, пригласи его сюда и воспитывай его, как отец, потому что правду говорят у вас, что тот ниже, кто воспитывает дитя другого". Конунг говорит: "Тебе будет то, чего ты просишь, - говорит он, - и мы можем быть этим довольны, хотя Олав конунг больше нас и не считаю я за унижение, если мы воспитаем его дитя". И посылает конунг корабль в Норвегию" (Msk. S. 1-3; Рыдзевская. С. 43-44).

    Первый мотив, связанный с изображением в сагах брака Ярослава и Ингигерд, - любовь Ингигерд к Олаву Харальдссону, ее первому жениху. Авторы, в том числе Снорри, со свойственной сагам лаконичностью, когда речь идет о человеческих чувствах, отмечают, что Ингигерд "нравилось слушать", когда ей рассказывали об Олаве, и на вопрос посланца Олава, что бы она ответила сватам Олава, она говорит, что "не пожелала бы себе лучшего мужа". После того как на тинге Олав Шведский дал обещание примириться с Олавом Харальдссоном и выдать за него замуж Ингигерд, но стал медлить с выполнением обещания, Ингигерд "была озабочена и удручена... Она боялась, что скорее всего он не сдержит слова, которое дал конунгу Норвегии". Чувство Ингигерд к Олаву не остается секретом для окружающих. Принимая окончательное решение, ее отец произносит:

    "...как бы ты ни любила этого толстяка, тебе не бывать его женой, а ему твоим мужем. Я выдам тебя замуж за такого правителя, который достоин моей дружбы". И договаривается о ее браке с Ярославом, конунгом "с востока из Хольмгарда" ("Круг земной". С. 210, 211, 228, 229). В дальнейшем повествовании, изображая Ингигерд уже в качестве жены Ярослава, Снорри ни одним намеком не дает понять, что чувства Ингигерд к Олаву сохранились.

    Снорри представляет и Олава Харальдссона влюбленным в Ингигерд: узнав (от посланца Ингигерд), что шведский конунг не собирается выполнять свое обещание, Олав "страшно разгневался и не мог найти себе покоя. Прошло несколько дней, прежде чем с ним можно было разговаривать" ("Круг земной". С. 229). Но вскоре Олав женится на сводной сестре Ингигерд Астрид.

    В других сагах предыстория брака Ярослава и Ингигерд занимает значительно меньше места. Фактически в них лишь констатируется сам факт заключения брака, внимание же авторов сосредоточено на "тайной любви" Олава и Ингигерд. Этот мотив порождает несколько эпизодов явно вымышленного содержания, как, в частности, процитированный выше. По сообщению Снорри и авторов ряда других королевских саг, Магнус попадает на Русь не самостоятельно, в качестве воспитанника Ярослава, а вместе с отцом, который, возвращаясь на родину, оставляет ребенка в безопасном месте. Именно эту версию приезда Магнуса на Русь предпочел Снорри, который знал и использовал "Гнилую кожу". Критичность Снорри к своим источникам хорошо известна, и, очевидно, у него были вполне убедительные основания отвергнуть мотивировку "Гнилой кожи", а вместе с ней и весь эпизод. Тем самым мотивировка приезда Магнуса к Ярославу в "Гнилой коже" (отсутствующая, как и весь эпизод, в других сводах саг, кроме заимствовавших этот текст практически без изменений "Книги с Плоского острова" на дополнительных листах и "Хульды"), оказывается не только недостоверной, но и совершенно очевидно производной от рассказа о ссоре Ярослава и Ингигерд.

    Более того, в эту, как мы видим, недостоверную мотивировку, автор рассказа вплетает мелкие детали, столь же недостоверные, но подчеркивающие его основную мысль. Так, например, Ингигерд ставит условием примирения с Ярославом приглашение Магнуса, "потому что правду говорят у вас, что тот ниже, кто воспитывает дитя другого", т.е. сознательное унижение Ярослава. Впрочем, ничего унизительного в этом предложении на самом деле не было: практика воспитания детей в чужих семьях была широко распространена в Скандинавии, причем, как правило, в качестве воспитателей выбирались люди богатые и знатные, равные по положению родственникам воспитанника, подчас и обладавшие более высоким статусом. Так, например, при дворе Ательстана воспитывался сын Харальда Прекрасноволосого Хакон, что никоим образом не могло ущемлять достоинство могущественного английского короля. Не случайно Ингигерд ссылается на местный обычай ("говорят у вас"), о существовании которого ничего не известно. Однако приглашение Ярослава придает художественную завершенность эпизоду.

    Мотив "тайной любви" Ингигерд упоминается и в некоторых других сагах. Очевидно, что этот мотив был хорошо известен в Норвегии и Исландии как составителям саг, так и их слушателям, - для того чтобы оживить его в памяти слушателей, достаточно было и краткого намека. Почему же он оказался столь популярен в Скандинавии: из-за его исторической достоверности или по каким-то иным причинам?

    Конечно, одной из причин было распространение в Скандинавии куртуазной литературы с ее темой "тайной любви". Французские романы о Тристане и Изольде, Бланшефлёр и др. не только пересказывались, но и стали объектом подражания, и по их мотивам было создано несколько саг с героями-скандинавами. Вероятно, еще большее влияние оказало формирование образа Ингигерд по типу "героических женщин" древнескандинавской литературы. Преломленный для характеристики женского персонажа, стереотип скандинавского конунга на Руси заставил наделить Ингигерд полным набором традиционных женских "героических" качеств, в которых она превосходит всех остальных женщин: Ингигерд красива, умна, находчива, решительна, способна к неординарным действиям, наконец, щедра. Героини древнескандинавского эпоса и саг, рисуемые подобным образом, всегда оказываются в центре сложной и трагической любовной истории, завершающейся, как правило, их гибелью: таковы Брюнхильд в сказании о Нифлунгах, героини "Саги о людях из Лососьей Долины", "Саги о Гуннлауге Змеином языке" и др. Прототипы сагового образа Ингигерд толкали на создание трагической любовной истории, в которой она играла бы центральную роль. Неудавшееся сватовство Олава подсказывало героя этой истории.

    Таким образом, на основе нескольких исторических фактов (сватовство Олава, брак Ингигерд с Ярославом, пребывание на Руси малолетнего сына Олава) возникает литературный мотив, в рамках которого создаются самостоятельные рассказы, включаемые в саги.

    Стереотип скандинавского конунга оказал воздействие и на сопоставительную характеристику Ингигерд и Ярицлейва, Эймунда и Ярицлейва20. И в "Пряди об Эймунде", и в "Саге о Магнусе и Харальде Суровом Правителе" Ингигерд представлена в качестве мудрого спасителя и помощника русского князя. Она дает ему советы и в критические моменты принимает личное участие в разрешении конфликтов. Решительности и твердости Ингигерд противостоят безволие и слабость Ярицлейва, ее уму и находчивости - его пассивность, ее щедрости - его скупость. Ее полное моральное превосходство признается и самим Ярославом: в 4 Гнилой коже" Ярицлейв примиряется с Ингигерд ценой согласия с унижающим его предложением пригласить Магнуса на воспитание.

    20 Из самого противопоставления Эймунда Ярицлейву очевидно, что автор саги не воспринимает Ярослава как скандинава, хотя бы по происхождению. Также не связывают со скандинавским миром и Владимира авторы саг об Олаве Трюггвасоне. Оба конунга Гардарики совершенно отчетливо описываются в сагах как нескандинавы, правители, принадлежащие к чужому, хотя и не чуждому миру. Поэтому неправомерны предпринимаемые временами попытки представить Владимира "русским викингом", а Ярослава - сознательным наследником своих предков-скандинавов.

    Ярицлейв противопоставляется и Эймунду как носитель качеств, обратных достоинствам викинга. Сага последовательно наделяет Ярослава негативными чертами, которые проявляются в его взаимоотношениях с Эймундом и его дружинниками. В первую очередь, Ярицлейв избегает активного участия в борьбе с братьями. Он поручает своим скандинавским наемникам наиболее опасные акции, сам оставаясь в стороне. Вот Эймунд выясняет планы Ярицлейва при нападении Бурицлава: "Теперь надо подумать и решить - собирать ли войско, или вы хотите, господин, чтобы мы, норманны, одни защищали страну, а ты будешь сидеть спокойно...", - предлагает Эймунд, на что Ярицлейв отвечает:

    "Так и я хочу". Ярицлейв вероломен и не желает брать на себя ответственность. Фактически подстрекая Эймунда к убийству Бу-рицлава, своего брата, Ярицлейв, когда уже убийство соверше-но, "краснеет" и обвиняет Эймунда в "поспешном решении". Он нерешителен и нетверд духом. В критические минуты он сове-туется с Эймундом, полагаясь на его решения. Он боится расстать-ся с варягами, потому что "мы ведь теперь не можем обойтись без вашего разумения". Наконец, Ярицлейв отличается чрезвы-чайной скупостью: Эймунду приходится каждый раз чуть ли не угрозами добиваться выплаты жалованья, которое было огово-рено при поступлении отряда на службу. Сага создает тем самым не отрицательный образ конунга (стереотип скандинавского ко-нунга, наделяемого негативными характеристиками, в первую оче-редь предполагает отсутствие у него удачи, что ведет к пораже-ниям в битвах, неурожайным годам и пр.), - а образ, черты ко-торого оттеняют достоинства Эймунда. Единственное исключе-ние в этом наборе характеристик - скупость Ярицлейва, кото-рая не находит параллели в изображении Эймунда, поскольку он не является конунгом, но которая является противоположно-стью к обязательному качеству конунга - щедрости.

    В то же время "Прядь об Эймунде" в общей характеристике Ярослава ("Ярицлейв конунг не слыл щедрым, но был хорошим правителем и властным"), и в описании конкретных событий, например, первой битвы Ярицлейва с Бурицлавом, отступает от сте реотипа. Ярицлейв оказывается в первых рядах сражающихся и получает ранение в ногу.

    Таким образом, представляется, что изображение Ярослава Мудрого в "Пряди об Эймунде" многослойно. С одной стороны, оно определяется художественными задачами саги. Героизация образа Эймунда, бесспорно, оказала решающее влияние на формирование образа Ярослава и обусловила последовательное противопоставление его образу Эймунда: наделение его чертами, которые с наибольшей яркостью оттеняли бы достоинства героя. И если даже Ярослав действительно обладал какими-то из приписываемых ему сагой негативных качеств, на что как будто указывают некоторые его поступки, упомянутые летописями, то сага подчеркивает и гиперболизирует их. С другой стороны, здесь же в саге присутствуют описания ситуаций, в которых Ярицлейв действует не в соответствии с заданными ему качествами, что корректирует его "литературную" характеристику и, возможно, отражает реальные черты его характера.

    Саговый образ Ярослава, как можно видеть, формируется в Скандинавии не в соответствии с реальностью, а как литературный образ протагониста персонажей, изображаемых в соответствии со стереотипом "скандинав на Руси" - его жены Ингигерд, наемника Эймунда и др. Вряд ли стоит искать в великом князе Ярославе Владимировиче Мудром те черты, которыми наделяют его саги: они обусловлены "литературным этикетом" и имеют под собой традиционные мотивы, а не исторические сведения.

4.2. БЫЛ ЛИ ЯРОСЛАВ УБИЙЦЕЙ СВОЕГО БРАТА?

    "Прядь об Эймунде" сообщает уникальные - и противоречащие русским летописям - сведения относительно борьбы Ярослава Мудрого за киевский стол после смерти Владимира Святославича в 1015 г. Согласно саге, Эймунд со своей дружиной приходит на Русь, потому что:

    "слышал о смерти Вальдимара конунга с востока из Гардарики, и эти владения держат теперь трое сыновей его, славнейшие мужи. Он наделил их не совсем поровну - одному теперь досталось больше, чем двум. И зовется Бурицлав тот, который получил большую долю отцовского наследия, и он - старший среди них. Другого зовут Ярицлейв, а третьего Вартилав. Бурицлав держит Кэнугард, а это - лучшее княжество во всем Гардарики. Ярицлейв держит Хольмгард, а третий - Палтескью и всю область, что сюда принадлежит. Теперь у них разлад из-за владений, и всех больше недоволен тот, чья доля по разделу больше и лучше: он видит урон своей власти в том, что его владения меньше отцовских" (Королевское саги 2. С. 92, 106).

    Он нанимается на службу к Ярицлейву - Ярославу и участвует в борьбе между тремя братьями. Сага подробно описывает перипетии этой борьбы, в ходе которой варяги Эймунда дважды побеждают нападающего Бурицлава и на третий раз убивают его - по наущению Ярослава. С Вартилавом, после перехода Эймунда на его сторону, заключается мир, в результате которого Ярослав остается конунгом Хольмгарда (Новгорода), Вартилав - Кэнугарда (Киева), а Эймунд получает Полоцк и "область, которая сюда принадлежит". Ожесточенная борьба братьев и гибель одного из них завершается, по саге, фактически ничем для Ярослава - он остается правителем того же княжества, улучшением статуса Вартилава и очевидным выигрышем Эймунда, который из предводителя наемников становится правителем богатого княжества, хотя и на правах лена ("Если Эймунд конунг оставит после себя наследников, то будут они после него в том княжестве. Если же он не оставит после себя сына, то [оно] вернется к тем братьям. Эймунд конунг будет также держать у них оборону страны и во всем Гардарики". - Королевские саги 2. С. 104, 118).

    Повествование саги, что естественно, привлекло внимание исследователей еще в начале XIX в. и многократно обсуждалось (подробно см.: Королевские саги 2. С. 161-174). Бурицлав традиционно отождествляется со Святополком, получившим в летописи прозвище Окаянный за совершенное по его приказу убийство братьев Бориса и Глеба Владимировичей. По смерти Владимира он, старший из братьев, становится киевским князем. В борьбе с Ярославом, претендующим на киевский стол, Святополк использует помощь своего тестя Болеслава - что, по мнению исследователей, послужило причиной замены его имени именем польского князя в форме, знакомой скандинавской литературе. В 1019 г. он бежит из Киева и погибает. Вартилав саги рассматривается как полоцкий князь Брячислав Изяславич (ум. 1044 г.), племянник (а не брат) Ярослава. Преобразование Вартилава - Брячислава из племянника в брата, очевидно, произошло не из-за употребительного обращения князей друг к другу - "брат" (как предполагал А.И. Лященко), а под влиянием традиционной в фольклоре триады братьев.

    Казалось бы, и политическая ситуация, и основные действующие лица на первом этапе борьбы за киевский стол обозначены в саге правильно (с поправками имен). Однако мы уже видели выше, что в пряди чрезвычайно сильны литературные мотивы: изображения в ней и Ярослава, и Ингигерд, и Эймунда подчиняются стереотипам, которые существенно искажают действительность.

    Очевидной тенденциозностью отличается и прядь в целом: уже в ранних устных рассказах участников отряда Эймунда (на основе которых безусловно и сложилась сага) неизбежно смещались акценты: скандинавских воинов интересовали не столько события на Руси, сколько их собственная деятельность и удачливость Эймунда, позволившая им "с богатством и славой" вернуться на родину. Отсюда проистекали и естественное внимание к одним событиям и игнорирование других - вне зависимости от их объективного значения, и преувеличение своей и Эймунда роли в этих событиях, и другие неточности в передаче истинного хода событий. В последующей традиции - до записи саги - неточности могли только усугубиться, поскольку рассказ подвергался воздействию сложившихся стереотипов, формул и т.п. Наконец, при составлении и записи пряди это воздействие становилось определяющим.

    Общая установка на героизацию образа Эймунда, вероятно, потребовала существенного переосмысления рассказа. Достаточно обратиться к заключающему борьбу миру, в соответствии с которым Эймунд получает Полоцк. Правление в Полоцке пришлого варяжского князя во втором десятилетии XI в. невероятно, поскольку, согласно летописям, в сведениях которых в данном случае сомневаться не приходится, Полоцк с конца X в. постоянно находился под властью Изяслава, сына Владимира и Рогнеды (дочери действительно варяжского князя Полоцка), и его потомков. Никаких перерывов в их правлении летописи не отмечают. Поэтому передача Полоцка Эймунду в саге не имеет под собой никаких реальных оснований, кроме, возможно, смутных воспоминаний (как и вообще о событиях X в. См. выше гл. 2) о правлении там скандинавского конунга - Рогволода (Рёгнвальда). Совершенно очевидно, что составитель саги вымыслил достойно венчающий отвагу Эймунда результат - получение "царства" и титула конунга (как его именует в конце пряди Ингигерд). Это повлекло за собой перераспределение русских княжеств: оставление Ярослава в Новгороде и водворение Бурицлава в Киеве, что, впрочем, могло иметь почву в воспоминаниях о том, что Ярослав после гибели Святополка не раз возвращался в Новгород. Но даже если такие воспоминания и повлияли на описание условий "мира", очевидно, что не они вызвали эпизод к жизни. Все это заставляет с особой осторожностью отнестись и к остальным сведениям пряди о происходившем на Руси.

    Исследование пряди показывает, что она, в отличие от большинства королевских саг, имеет ярко выраженную литературную форму, использующую повторы, штампы и т.п. Пример этого - три нападения Бурицлава, три совета Эймунда, трехкратное заключение договора между Ярицлейвом и Эймундом, три отказа Ярицлейва платить за службу варягам, два ложных слуха о смерти Бурицлава. Значительное количество эпизодов имеет параллели в западноевропейской и византийской литературе. Особенно широко автор саги использует рассказы о военных хитростях - повествования о победах викингов, одержанных с помощью каких-либо уловок (захват города с помощью птиц, поджегших город; завлечение врага в ловушку и т.п.). Саги знают большое количество подобных рассказов, сюжеты некоторых из них традиционны и, вероятно, восходят еще к античности. Предполагается, что сюжеты о военных хитростях были заимствованы скандинавами в Византии и принесены на север, где они прочно вошли в повествовательный фонд (что, впрочем, не исключает возможности того, что некоторые из них использовались и на практике).

    Что же представляет собой описание в саге борьбы Ярицлейва и Бурицлава? Оно, бесспорно, основывается на реальных фактах, однако закрепленные в традиции воспоминания об этих фактах подверглись мощному воздействию тенденции к героизации образа Эймунда, которая осуществлялась разнообразными способами, в том числе и с помощью включения многочисленных традиционных сюжетов "героического" характера, главным действующим лицом которых был Эймунд.

    Сага изображает соперничество братьев как три последовательных сражения, каждое из которых заканчивается победой варягов, причем в последнем Бурицлав погибает от руки Эймунда. Между сражениями Бурицлав оказывается за пределами страны, где собирает войско и готовится к следующему нападению на брата. В этой общей канве событий проглядывают реальные обстоятельства событий 1015-1019 гг.: сражения Ярослава со Святополком в 1016 г. у Любеча, после которого Святополк бежал к своему тестю Болеславу I Храброму в Польшу; в 1018 г. на реке Буг, в которой победил Святополк и вынудил Ярослава оставить Киев, и, наконец, в 1019 г. на реке Альте, закончившееся бегством Святополка и его смертью в пути.

    Во всех трех случаях сага называет Бурицлава инициатором столкновений, именно он нападает (или собирается напасть) на Ярицлейва, который вынужден обороняться. Это противоречит активной роли Ярослава по летописи: именно Ярослав выступает с войском из Новгорода к Киеву в 1015 г. и начинает пятилетнюю войну с братом. Однако изображение Ярослава обороняющейся стороной прекрасно согласуется с основополагающими тенденциями саги. Во-первых, находит подтверждение пассивность Ярослава, которая оттеняет энергичность и удачливость Эймунда. Во-вторых, подобная ситуация позволяет представить Эймунда не только помощником и советчиком, но и спасителем Ярослава. Именно в ней в наибольшей степени раскрываются изобретательность и находчивость варяга. Наконец, приближающееся нападение Бурицлава заставляет Ярицлейва повторно заключать договор с Эймундом, увеличивая ему оплату. Тем самым нападения Бурицлава на Ярицлейва, а не наоборот, играют существенную роль в воплощении основных идей, которыми руководствовался автор саги.

    Из описания трех столкновений Ярицлейва и Бурицлава лишь первое в целом соответствует отмеченному летописью сражению Ярослава и Святополка у Любеча в 1016 г. Можно отметить такие общие черты в описании сражения, как выступление против Ярослава брата-мятежника, наличие варягов в войске Ярослава, расположение противников на противоположных берегах реки, "стояние" в разбитых лагерях (четыре дня по пряди и три месяца по "Повести временных лет"), победа Ярослава.

    Что касается второго и третьего сражений, то их описания - это фактически рассказы о военных хитростях, при помощи которых Эймунд помогает Ярицлейву победить Бурицлава. Так, в изображении подготовки ко второму сражению объединяются два сюжета: сооружение рва, чтобы не могла пройти конница, и выставление напоказ драгоценностей, чтобы завлечь противника. Оба сюжета хорошо известны и в древнеисландских сагах, и в византийской литературе. К тому же фонду рассказов относится и повествование о хитрости, примененной Эймундом, - подъему шатра, привязанного к склоненному, а затем распрямленному дереву, - и давшей возможность убить Бурицлава.

    Однако и в литературных сюжетах можно обнаружить следы отражения реальных событий. Так, во втором случае Бурицлав, бежавший после разгрома, отправляется в Бьярмаланд, а затем приходит под стены города, где укрылся Ярицлейв, с большим войском, в котором участвует отряд бьярмов. В третьем сражении на стороне Бурицлава сражаются "тюрки и блокумен" (первое - собирательное обозначение южных кочевых народов, второе - вероятно, производное от влахь, валахъ, "влахи"), поскольку зиму он провел в Тюркланде. По летописи известно, что в 1018 (а не в 1015) г. Святополк бежал к печенегам и, возвратясь на Русь в 1019 г., имел их в своем войске. Очевидно, автор саги знал об участии отдаленных, языческих народов в одном из походов Святополка, однако сведения до него дошли неточные, что естественно при длительности устной передачи. Более того, печенегов он не знает вообще, хотя ему известно о существовании кочевых народов далеко на юге - они в географической традиции обычно обозначаются названием tyrkir, "тюрки", а их земля Tyrkland. Участие неведомых и крайне опасных противников (не случайно автор описывает их характерным термином "злые народы", "злая рать", а также отмечает их язычество) увеличивало заслуги Эймунда, придавало дополнительный блеск его воинским подвигам. Поэтому автор саги приписывает сведения об участии "злых народов" и второму, и третьему столкновениям братьев, но пытается разнообразить их. В одном случае варварским народом, приглашенным Бурицлавом, автор называет знакомых ему бьярмов, в другом - тюрков и блокумен. И те, и другие, согласно распространенным географическим представлениям, живут на окраинах восточной половины мира и могут быть представлены как опасные враги.

    Литературной переработке в той или иной степени подвергается большинство дошедших до автора сведений о действительных событиях, в том числе и о смерти Святополка. Рассказ об убийстве Бурицлава начинается мотивом "военной хитрости" - установкой приспособления для того, чтобы поднять походный шатер Бурицлава: Эймунд сгибает дерево и привязывает к нему флажок на шатре. Убийство при помощи согнутого дерева (деревьев) - мотив, восходящий к античности. Применительно к событиям на Руси он встречается у Саксона Грамматика и у Льва Диакона (смерть князя Игоря). Но на этом использование традиционных авантюрных сюжетов не заканчивается. Автор вводит мотив переодевания героя: Эймунд наряжается нищим, привязывает козлиную бороду и отправляется в лагерь Бурицлава (сюжет с аналогичным переодеванием представлен в "Пря ди о Торлейве Скальде Ярлов" и в "Саге о Хромунде Грипссоне"). Мотивировка эпизода в высшей степени условна: Эймунд и его спутники проголодались, и Эймунд проникает в лагерь, чтобы добыть еду. Создается впечатление, что автор не придает особого значения правдоподобности введения традиционного эпизода, для него важно лишь еще раз подчеркнуть отвагу и ловкость Эймунда. Далее, подробно рассказав о том, как Эймунд с товарищами проходят через лагерь врага и поднимают шатер Бурицлава, автор как бы спохватывается и объясняет: "А люди (Бурицлава) крепко спали во всех шатрах, потому что они устали от похода и были сильно пьяны". Исключение из действия помощников героя или его противника -традиционный мотив, и его использование автором саги ни в коей мере не зависит от реальной ситуации.

    Наконец, Эймунд добирается до Бурицлава и убивает его "и многих других. Он взял с собой голову Бурицлава конунга", которую затем приносит и показывает Ярицлейву. Как и в предыдущих случаях, мотив убийства с отрубанием головы, в том числе и брата, равно как и демонстрация брату отрубленной головы, имеет многочисленные параллели и в древнескандинавской, и в европейской литературе. Более того, описание в пряди этой сцены чрезвычайно схоже с эпизодом из "Саги о Харальде Суровом" в "Круге земном". Согласно Снорри, викинг Хакон, охраняющий по поручению датского конунга Свена страну, убивает бывшего воспитанника и любимца Свена Асмунда, ставшего разбойником и грабителем:

    "Затем Хакон поспешил к Свену конунгу и прибыл к нему в то время, когда конунг сидел за столом. Хакон подошел к столу, положил голову Асмунда перед конунгом и спросил, узнает ли он ее. Конунг не отвечал, но густо покраснел. Затем Хакон удалился. Немного погодя конунг послал к нему своих людей и отпустил его прочь. "Скажите ему, что я не намерен причинять ему никакого зла, но я не могу поручиться за всех моих сородичей"" (Круг земной. С. 430).     "И идет Эймунд к Ярицлейву конунгу и рассказывает ему всю правду о гибели Бурицлава. "Теперь посмотрите на голову, господин, - узнаете ли ее?" Конунг краснеет, увидя голову. Эймунд сказал: "Это мы, норманны, сделали это смелое дело, господин..." Ярицлейв конунг отвечает: "Вы поспешно решили и сделали это дело, близкое нам"" (Королевские саги 2". С.100,115).

    Как Ярицлейв Эймунда, так и Свен подстрекает Хакона к убийству Асмунда, хотя и не дает такого приказа. Как и Ярослав, Свен фактически обвиняет убийцу в превышении полномочий, однако не карает его. Более того, мы видим здесь и текстуальные совпадения: и в том, и в другом случае убийца, демонстрируя голову, задает вопрос, узнает ли конунг голову убитого, конунг же, увидев голову, краснеет. Весьма вероятно, что этот эпизод в "Пряди об Эймунде" строится по образцу "Саги о Харальде Суровом Правителе" с использованием ее топики и фразеологии.

    Как видим, весь эпизод убийства Бурицлава состоит из цепочки традиционных мотивов, а его кульминация является переложением фрагмента более ранней и известной саги. В нем не просматривается никаких реалий, которые могли бы восходить к рассказам о действительных событиях. Не делает эпизод более правдоподобным и попытка отождествить Бурицлава не со Святополком, а с Борисом Владимировичем или усмотреть в образе Бурицлава контаминацию обоих. Представляется, что значительно вероятнее создание этого эпизода автором саги, который основывался на смутных воспоминаниях о смерти Святополка - Бурицлава после последнего сражения с Ярославом. Не зная никаких обстоятельств смерти противника Ярослава, он рассказал о ней единственно доступным ему образом - с помощью знакомых мотивов, которые позволяли ему и здесь возвеличить своего героя, убившего столь грозного противника и обеспечившего власть и благополучие своему неблагодарному господину.

    Таким образом, прядь представляется произведением, в котором воспоминания о реальных фактах, содержавшиеся в рассказах участников событий, воплощаются в повествовании с помощью традиционных сюжетов и мотивов и трансформируются рассказчиком так, чтобы образ Эймунда приобрел гиперболизированно героические черты. При этом сохраняется свойственная сагам стилистическая строгость, создающая внешнее впечатление объективности рассказа.

* * *

    В двух разделах данной главы были рассмотрены те сюжеты, в которых образ Ярослава Мудрого был существенно видоизменен саговой традицией. При всей живости и кажущейся правдоподобности его изображения образ Ярослава оказывается подчинен литературным стереотипам и лишь в малой степени может быть соотнесен с деятельностью и характером великого русского князя.

    Совершенно иной образ Ярослава, решительного, активного, целеустремленного и изобретательного в проведении своей линии правителя Руси, действительно крупного политика, рисуют другие саги в эпизодах, которые не связаны с изображением ситуативных стереотипов. В них, как кажется, мы можем усмотреть более надежные отражения действительных событий и древнерусских реалий.