Содержание История lants.ru

Лекция 6

Древняя Русь
(продолжение)

Была ли Киевская Русь государством?

      Видимо, нет, если брать за основу классическое “марксистское” определение. Во всяком случае полностью под них Киевская Русь не подходит. Во-первых, в ней не удается найти классовых структур. Хорошо известно, что социальные классы, как таковые, формируются лишь в буржуазном обществе. При феодализме же существуют сословия - социальные страты, статус которых зависит не столько от реального места в процессе производства, сколько от происхождения, а также прав, оговоренных законом для каждого из них. Сословия имеют юридический характер, поэтому до появления законов, определяющих сословные права и привилегии (для нашей страны это в лучшем случае конец XV в., а при более строгом подходе и того позднее - XVIII в.), говорить даже о них применительно к Киевской Руси не приходится. Видимо, поэтому еще в период безусловного господства марксистско-ленинских подходов в отечественной историографии, в частности В.И. Бугановым, А. А. Преображенским и Ю.А. Тихоновым в работе “Эволюция феодализма в России...”, отмечалось:

      “Князья Киевской Руси первоначально раздавали своим вассалам не земельные владения, а доходы с них. Уже затем проступала тенденция к превращению дани, взимаемой в пользу отдельных феодалов, в земельные лены. Сведение эксплуатации к угнетению со стороны раннефеодального государства до XII в. и отказ рассматривать дань как складывающуюся ренту н_е п_о_з_в_о_л_я_ю_т д_а_т_ь х_а_р_а_к_т_е_р_и_с_т_и_к_у о_б_щ_е_с_т_в_е_н_н_о_г_о с_т_р_о_я и д_р_е_в_н_е_р_у_с_с_к_о_й г_о_с_у_д_а_р_с_т_в_е_н_н_о_с_т_и в к_л_а_с_с_о_в_о_м с_м_ы_с_л_е”. (Разрядка моя. - И.Д.)

      Во-вторых, правом на принуждение в Киевской Руси обладают князь, дружина и городское вече. Но являются ли они частями единого “аппарата насилия”? - Вряд ли. К тому же “определенная территория”, на которую распространяется право князя или веча применять насильственные меры пока явно не определена. Точнее, она распадается на целый ряд небольших территорий, в каждой из которых могут действовать свои законы и свои “аппараты насилия”.

      В-третьих, княжеское право на издание законов еще только зарождается. При этом большая часть населения Киевской Руси, видимо, вовсе не собирается подчиняться этим новым письменным законам и в подавляющем большинстве случаев руководствуется в своих поступках традицией, обычным правом, на которое князь не может влиять непосредственно.

      К тому же трудно без натяжек говорить об э_к_о_н_о_м_и_ч_е_с_к_о_м господстве какой-то социальной группы в обществе, которое базируется на в_н_е_э_к_о_н_о_м_и_ч_е_с_к_о_м, личном принуждении. А без этого трудно говорить о каком бы то ни было государстве, поскольку оно должно быть, как мы помним, “государством э_к_о_н_о_м_и_ч_е_с_к_и господствующего класса”. (Разрядка моя. - И.Д.)

      Другими словами, повторюсь, Киевскую Русь лишь при очень большом желании можно назвать государством в том смысле, который вкладывали в данное понятие советские историки. Впрочем, еще в XIX в. этот вопрос считался дискуссионным. Как следствие, неоднократно высказывались сомнения относительно того, действительно ли в X-XI вв. у восточных славян было свое единое государство. В то же время как будто никто не сомневался в существовании древнерусской государственности как таковой. Например, В.И. Сергеевич прямо писал:

“Наша древность не знает единого “государства Российского”; она имеет дело со множеством единовременно существующих небольших государств. Эти небольшие государства называются волостями, землями, княжествами, уделами, отчинами князей, уездами”.

      К подобной точке зрения склонялись А. А. Дьконов, М.Ф. Владимирский-Буданов и другие исследователи. Еще более решительно были настроены некоторые советские историки. Так, подчеркивая “федеративный” характер объединения древнерусских городов-“республик”, М.Н. Покровский писал:

“никакой почвы для “единого” государства - и вообще государства в современном нам смысле слова - здесь не было”.

      По мнению С.В. Бахрушина, изучавшего историю государственности при первых Рюриковичах,

“говорить о прочной государственной организации в эту эпоху еще трудно. Нет даже государственной территории в полном смысле этого слова. Покоренные племена отпадают при первой возможности, и приходится их покорять сызнова. Если верить летописи, древляне были покорены уже Олегом; вторично их покоряет Игорь, но при нем же они восстают и не только избавляются от киевской дани, но и угрожают Киеву; в третий раз их покоряет вдова Игоря, Ольга, и с этого времени только Древлянская земля прочно входит в состав Киевского государства. Владимир должен был дважды совершать поход в землю вятичей, уже покоренную в свое время отцом Святославом, и т.д. Каждый новый князь начинал свое правление с того, что приводил опять в подчинение племена, входившие при его предшественниках в состав державы”.

      Действительно, называть государством Киевскую Русь можно только при одном условии, если принять “мягкое” определение государства, не настаивающее для необходимости признания его существования наличия четкой классовой структуры общества, единых границ, языка, культуры, этноса, экономического и правового пространства. Остается лишь уточнить, с какого времени существовало такое “негосударственное” государство.

      Судя по всему, о государстве в полном смысле этого слова речь может идти с того момента, когда не только князь, но и его наместник стали спокойно собирать дань с той или иной территории. А еще точнее - с того момента, когда князь прекратил ездить в полюдье. В.П. Даркевич считает, что

“при образовании государства и городов (синхронный процесс) возникает “рациональный” тип господства, основанный на осознанном убеждении в законности установленных порядков, в правомочности и авторитете органов, призванных осуществлять власть. Она держится не столько с помощью прямого насилия, сколько посредством “символического насилия”, прививая свою знаковую систему, ту иерархию ценностей, которые в глазах общества приобретают естественный, само собой разумеющийся характер”.

      Второй характерный момент, который может рассматриваться как завершение формирования новых, государственных отношений, - появление письменного законодательства. Именно издание нового закона служит водоразделом в установлении отношений между нарождающимся государством и обществом, “привыкшим” жить по нормам обычного права (точнее не представляющим, как можно жить по иным нормам). Такой “момент” в нашем случае представляет собой довольно длительный процесс - от установлений княгиней Ольгой норм и сроков сбора дани (“уставляющи уставы и уроки”) до появления “Русской Правды” при Ярославе Владимировиче.

      Основные функции Древнерусского государства, судя по всему, могут быть сведены в первую очередь к защите внешних границ племен, вошедших в “суперсоюз” (союз племенных княжений), наведения “порядка” внутри государственного объединения (т.е. выполнению полицейских функций) и, наконец, к контролю над международными торговыми путями, проходившими через восточнославянские земли (прежде всего за путем “из варяг в греки”). Решение последней задачи вызвало, в частности, ряд походов Руси на Константинополь (907, 911 и 944 гг.).

      Труднее ответить на вопрос о характере этого объединения.

      Каков же был характер Древнерусского государства?

      В советской историографии по этому вопросу шли довольно длительные, хотя и малопродуктивные дискуссии. Плодотворность их была заранее определена жестко ограниченным набором “подходящих”, “правильных” объединений (типа “дофеодализм”, “варварское”, “готическое”, “раннеклассовое”, “раннефеодальное” и т.п.).

“В трудах Б.Д. Грекова, - пишет В.Б. Корбин, - сегодня читателя поражает сочетание широкой эрудиции и высокой профессиональной культуры со схематизмом выводов, точно укладывающихся в прокрустово ложе формационного учения в том виде, в каком оно было изложено в “Кратком курсе истории ВКП(б)”. Один историк, работавший в довоенные годы под руководством Б.Д. Грекова, однажды рассказал мне, как Б.Д. спрашивал его наедине:

-Вы же партийный, посоветуйте, вы должны знать, какая концепция понравится Ему.

И показывал на портрет Сталина, висевший на стене кабинета. Прав был Леонид Мартынов: “Из смирения не пишут стихотворения”. И научные труды тоже. Не потому ли большинство концепций Б.Д. Грекова не принимает сегодняшняя историческая наука?”.

      Попыткой вырваться из рамок заранее заданных определений стало сенсационное для своего времени заявление И.Я. Фроянова:

“Изучение зависимости населения в Древней Руси показывает, что наиболее архаической формой эксплуатации у восточных славян было рабство, прослеживающееся еще со времен антов. С возникновением в Х столетии крупного (княжеского) землевладения рабский труд стал применяться и в вотчине. Сперва челядь (рабы-пленники), а затем холопы (рабы местного происхождения) составляли рабочий люд древнерусской вотчины. Следовательно, первоначально она имела рабовладельческий характер, и так продолжалось примерно до середины XI в., когда появился контингент феодально зависимых и полусвободных, эволюционировавших в сторону феодальной неволи (крепостничества). С этой поры феодальные элементы (отдельные группы смердов, изгоев) постепенно проникают в вотчину, под оболочкой которой скрываются теперь рабские и феодальные ингредиенты. Вотчина превращается в сложный социальный организм: она и рабовладельческая и феодальная одновременно. Но все же рабов и полусвободных в ней было больше, чем феодально зависимых. При этом надо решительно подчеркнуть, что древнерусские вотчины на протяжении XI-XII вв. выглядели подобно островкам, затерянным в море свободного крестьянского землевладения и хозяйства, господствовавшего в экономике Киевской Руси”.

      Следующим шагом стала предложенная И.Я. Фрояновым характеристика Киевской Руси как государства доклассового, потестарного. Она основывалась на выделении трех “главных отличительных” признаков, сочетание которых признается в потестарно-политической этнографии показателем завершения политогенеза и формирования государства:

“1) размещение населения по территориальному принципу, а не на основе кровных уз, как это было при старой родовой организации; 2) наличие публичной власти, отделенной от основной массы народа; 3) взимание налогов для содержания публичной власти”.

      К сожалению, даже характеристика Киевской Руси как потестарного государства, т.е. негосударственного государства, противоречива по своей сути. К тому же она не отвечает на простой и в то же время очень важный вопрос: как же представляли себе это “государство” его подданные, (а заодно и правители)? Негативное определение (“институт, внешне напоминающий классовый, но не выполняющий политические функции”) не дает возможности получить позитивный критерий, который позволил бы понять, чем это государство для его современников отличалось от всех прочих социальных институтов, таковым не являющимися.

      Широко бытует мнение, будто

“благодаря тесной связи между образованием государства и образованием народности в сознании людей раннего Средневековья смешивалось сознание принадлежности к определенной народности и сознание связи с определенным государством, этнические самосознание и государственный патриотизм тесно переплетались между собой. Это и неудивительно, так как в условиях раннего Средневековья именно наличие особого “своего” государства прежде всего отделяло ту или иную народность от иных частей славянского мира. В некоторых случаях возникновению государственного патриотизма предшествовало возникновению сознания принадлежности к особой народности. Так, термин “Русь” в IX-X вв. обозначал особое государство - “Русскую землю” и лишь к XII в. стал обозначать всех восточных славян, живущих на территории этого государства”.

      Полагаю, однако, что обитатель Киева, а тем более Новгорода, не говоря уже о других городах и весях Восточной Европы X - начала XII в. был бы несказанно удивлен, если бы узнал, что он подданный Древнерусского государства. Во-первых, он вряд ли представлял себе, что такое “государство”. Само это слово появилось в источниках лишь в XV в. (один из случаев его употребления относится к 1431 г.) Причем значения его сводились к понятиям “определенная территория, страна, земля, государство” или “правление, царствование; власть государя”. Впрочем, и само слово “государь” стало употребляться в современном значении лишь при Иване Грозном. Вот первый зафиксированный случай:

“А мы [Иван IV] за божнею волею на своем государстве государи есмя и держим от предков своих, что нам бог дал”.

      Во-вторых, даже если бы ему объяснили значение этого слова, он все еще оставался бы в неведении относительно того, что означает название государства, в котором он жил. Словосочетание “Древнерусское государство” и “Киевская Русь” для него ничего не значили.

      Представления человека того времени о месте его обитания определялись прежде всего тем, в какой “земле” он находился. Прежде всего человек мыслил себя в масштабах одного города. Характерно в этом отношении именование князя по стольному городу и соответственно центру земли, в которой он правил. Даниил Заточник писал:

“Дуб крепок множеством корениа; тако и град наш твоею [князя] державою”.

      Правда, здесь же добавляется, что князь

      “многими людьми честен и славен по всем странам”.

      Патриотические чувства древнерусского человека были обусловлены прежде всего принадлежностью его к тому, что сегодня называют “малой родиной”. Вместе с тем каждый житель Древней Руси, как справедливо заметил Б.Н. Флори, знал, что он живет в Русской земле. Другой вопрос, была ли она для него государством. К тому же само понятие “Русская земля” неоднозначно. По довольно тонкому замечанию Б.А. Романова,

“Русская земля”, мысль о которой держит на себе весь идейный слой “Слова о полку Игореве”, и близко не лежала к словарному составу и запасу понятий Даниилова “Слова””.

      Итак, в нашем случае, вопрос заключается в том, можно ли считать “Русскую землю” наших источников синонимом Древнерусского государства?

***

      Здесь мы на время прервемся, чтобы оговорить один очень важный момент. Он заслуживает, несомненно, гораздо более серьезного и обстоятельного освещения, но в нашем случае увел бы слишком далеко от основной темы. Поэтому ограничимся лишь кратким упоминанием.

      Говоря о государстве, в частности, государстве Древнерусском, нельзя упускать из виду еще одну организацию, которая, несомненно, была в то время государственной по своей сути. Речь идет о церкви. Ведь в принципе церковь, не обладая практически никаким “аппаратом подавления” (кроме давления морального и потенциального наказания в потустороннем мире), имеет колоссальную власть, издает законы, которым подчиняются все. О весьма заметной политической роли церкви в Древней Руси свидетельствует, скажем, положение церковных иерархов (архиепископа, архимандрита) в Новгородской республике.

      Вместе с тем светские правители - князья несомненно обладали властными полномочиями и в церковной сфере. Недаром довольно часто князья (вспомним Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, Дмитрия Донского, не говоря уже об Иване Грозном) вторгались в сферу церковной компетенции, пытаясь навязать церкви свои решения, в частности, по поводу кандидатур на замещение высших должностей в церковной иерархии.

      На заметные претензии по вытеснению церкви из государственных сфер, видимо, претендовал и титул “царя и великого князя всея Руси”. Уже неоднократно подчеркивалось, что он “пересекался” с титулом митрополита Киевского и всея Руси. К сожалению, историки прошли мимо этого факта, так и не выяснив сути и этапов “тихой” войны, которая велась на Руси за монополию на объединение русских земель – под эгидой светского или духовного правителя.

      Кстати, именно митрополиты “всея Руси” были тем связующим звеном, которое в годы раздробленности и тяжелейших испытаний, выпавших на долю нашей многострадальной страны, продолжало сохранять, удерживать хрупкое, в значительной степени эфемерное единство, которое определялось тогда еще не вполне оформившимся и определившимся словосочетанием “Русская земля”.