"ФОРМАЛЬНЫЙ НАЦIОНАЛИЗМ"

Мы здЪсь не пишем исторiи самостiйничества. Наша задача прослЪдить, как создалось его "идейное" лицо. На УкрайнЪ, к концу 70-х и в 80-х годах, оно совсЪм было утрачено. Перестав быть частью революцiоннаго или, по крайней мЪрЪ, "прогрессивнаго" движенiя, украинство не знало, чЪм ему быть дальше. Лучшая часть "Громады" продолжала заниматься учеными трудами, писала стихи и романы, но огня, оживлявшаго дЪятельность первых украинофилов от РылЪева и кирилло-мефодiевцев до Драгоманова, не было. Зато возник угарный чад, какой исходит от тлЪющих углей послЪ того, как пламя потухнет. Начался безыдейный украинизм, не ищущiй себЪ смысла и оправданiя. В отличiе от своего предшественника он не задавался вопросом: зачЪм надо было внушать малороссiйскому крестьянину, что он - "окрема" нацiональность, зачЪм надо было обучать его в школЪ не на общерусском письменном языкЪ, а на разговорной мовЪ? Костомаров и Драгоманов имЪли на этот счет обоснованное сужденiе, исходившее из соображенiй соцiальнаго и политическаго прогресса. Никаких таких соображенiй у послЪдующих украинофилов не было. Их логика проста: раз нас "пробудили" и назвали украинцами, особой нацiональностью, так надо и быть ею, надо, как всЪ порядочныя нацiи, обладать своей территорiей, своими государством, языком, нацiональным флагом и своими послами при иностранных дворах.

Народился тип нацiоналиста, готоваго мириться с любым положенiем вещей, с любым режимом, лишь бы он был "свой" нацiональный. От 70-х и 80-х годов тянется нить к тому эпизоду 1919 г., когда один из членов Директорiи на засЪданiи Украинской Рады заявил: "Мы готовы й на совитьску владу, аби вона была украинська". Никто тогда оратору "не заперечил" и, впослЪдствiи, многiе видные дЪятели самостiйничества, во главЪ с М. Грушевским, перешли к большевикам, удовлетворившись внЪшней нацiональной формой совЪтской власти на УкраинЪ.

Проф. Корсаков разсказывает в своих воспоминанiях {176} о кiевской молодежи, которая в 70-х годах группировалась вокруг Костомарова. Молодые люди любили и почитали его, называли "дидом", но в их обращенiи с ним замЪтна была ласковая снисходительность, какая бывает, иногда, к милым, но выжившим из ума старичкам. Чувствовалось, что его чтят за прежнiя заслуги, но всерьез не принимают. Он высказался против искусственнаго созданiя новаго литературнаго языка - ему на это не возразили, но язык продолжали сочинять с удвоенной энергiей. Он предостерег от увлеченiя распространенным в Галицiи ученiем Духинскаго, насыщенным ненавистью к москалям, - ему опять ничего не возразили, но нацiональная доктрина все болЪе проникалась идеями Духинскаго. Он пользовался каждым случаем, чтобы заявить об отсутствiи у украинскаго движенiя намЪренiя отдЪлить свой край от Россiи или даже посЪять сЪмена розни между двумя братскими вЪтвями русскаго племени - а украинское движенiе, в это время, дЪлало все, чтобы заложить основу такой розни. Напрасно он увЪрял весь мiр, будто украинофильство ничего не ищет, кромЪ умственнаго, духовнаго и экономическаго развитiя своего народа, - он говорил только за самого себя. Воспитанному им юношеству уже тогда грезилась возрожденная рада, гетманы, бунчуки, червоные жупаны и весь реквизит казачьей эпохи.

Драгоманов, строго осуждавшiй такой образ мыслей, прозвал его "формальным нацiонализмом". Его насажденiе шло параллельно с ростом новаго поколЪнiя и с превращенiем украинскаго самостiйничествя в провинцiальный отголосок галицкаго народовства. Кто не принял запрета наложеннаго на антиавстрiйскую и антипольскую пропаганду, не дал ясных доказательств своей руссофобiи, кто не поцЪловал туфли львовскаго ультрамонтанства, тот как бы отчислялся от самостiйничества.

Люди новаго склада, не державшiеся ни за соцiализм, ни за космополитизм, полуобразованные, не чувствовавшiе уз, что связывали прежних украинофилов с русской культурой, начали цЪловать эту туфлю и говорить о Россiи языком Духинскаго.

Это они были тЪми "масками, размахивавшими картонными мечами", о которых писал Драгоманов. Еще в 70-х годах они развили подозрительную дЪятельность по ввозу галицiйской литературы в Малороссiю. Они же поставляли ложную информацiю галичанам, внушая миф о существованiи проавстрiйской партiи на УкраинЪ. ВпослЪдствiи, к началу 900-х годов, когда эти люди вышли на переднiй план, в них уже трудно было распознать малороссов. Многiе отреклись от своих учителей, осудили их, назвав "поколЪнiем бЪлых горлиц" - прекраснодушных, но абсолютно недЪйственных. Они преисполнялись боевого пыла, требовали рЪк русской крови, безпощадной борьбы с московщиной.

Вождем этого поколЪнiя и наиболЪе послЪдовательным выразителем формальнаго нацiонализма стал Михаил СергЪевич Грушевскiй - питомец кiевскаго университета, ученик проф. В. Б. Антоновича. Он сдЪлался тЪм идеологом безыдейности, котораго недоставало формальному нацiонализму. Он же блестяще выполнил задачу слiянiя днЪпровскаго украинства с львовским народовством, будучи одинаково своим и на УкрайнЪ, и в Галицiи. ЧеловЪк он был, безусловно, талантливый, хотя вождем самостiйничества его сдЪлали не идея, не новые оригинальные лозунги, а большiя тактическiя и маневренныя способности. Только этими способностями и можно объяснить, что он, прошедшiй кiевскую громадянскую (почти драгомановскую) школу, переселившись в 1894 году в Галицiю, не только был там хорошо принят, но занял руководящее положенiе, стал предсЪдателем Науковаго Товариства им. Шевченко и в теченiе 20 лЪт оставался признанным вождем панукраинскаго движенiя. Выполняя программу и начертанiя народовцев, он сумЪл сохранить себя чистым от налета "австро-польской ПобЪдоносцевщины" и не оттолкнуть группы радикалов - послЪдователей Драгоманова, численно незначительных, но пользовавшихся симпатiями заграницей. Он рЪшился даже на союз с ними при выборах в Рейхстаг в 1897 г., и это не отразилось на благоволенiи к нему матерых народовцев.

Через два года он основал вмЪстЪ с Романчуком партiю, которая хоть и состояла из элементов мало чЪм отличавшихся от послЪдователей Барвинскаго, но носила названiе "Народно-Демократической". И опять это названiе прикрыло его от нареканiй слЪва, а в то же время практика партiи, особенно "дух" ея, вполнЪ удовлетворяли барвинчиков.

Новая партiя пошла, по выраженiю Грушевскаго, "по равнодЪйствующей между консервативным и радикальным направленiями". Это была наиболЪе удобная для самого Грушевскаго позицiя. Она и на УкраинЪ, и среди русской революцiонной интеллигенцiи не создала ему репутацiи реакцiонера, а в Галицiи избавила от обвиненiй в нигилизмЪ и соцiализмЪ.

Конечно, он дал всЪ доказательства лояльности в отношенiи Польши и Австрiи и соотвЪтствующей ненависти к Россiи. Она ясно видна в его статьЪ "Украинсько-руське литературне видрожденне", появившейся в 1898 г., гдЪ он мечтает о "прекрасном днЪ, когда на украинской землЪ не будет ВРАГА СУПОСТАТА" {177}, но особенно много клеветы и поношенiй Россiи содержится в его статьЪ "Die Kleinrussen", напечатанной в сборникЪ "Russen uber Russland", вышедшем во ФранкфуртЪ в 1906 г.

Если враждебных выпадов его против Россiи можно насчитать сколько угодно, то трудно привести хоть один направленный против Австро-Венгрiи. Особаго вниманiя заслуживает отсутствiе малЪйшаго осужденiя Духинщины. Прежнее "поколЪнiе бЪлых горлиц" не по одним научно-теоретическiм, но и по моральным соображенiям отвергло это расово-ненавистническое ученiе. Грушевскiй ни разу о нем не высказался и молчаливо принимал, тЪсно сотрудничая с людьми, взошедшими на дрожжах теорiи, которой так удачно воспользовался в наши дни Альфред Розенберг.

По отношенiю к Россiи, Грушевскiй был сепаратистом с самаго начала. Сам он был настолько тонок, что ни разу не произнес этого слова, благодаря чему сумЪл прослыть в Россiи федералистом типа Драгоманова. Даже лЪтом 1917 года, когда образовалась Центральная Украинская Рада и тенденцiя ея основателей ясна была ребенку, многiе русскiе интеллигенты продолжали вЪрить в отсутствiе сепаратистских намЪренiй у Грушевскаго. Кое кто и сейчас думает, что будь Временное Правительство болЪе cговорчиво и не захвати большевики власть, Грушевскiй никогда бы не вcтал на путь отдЪленiя Украины от Россiи. И это несмотря на то, что он лЪтом 1917 г. выдвинул требованiе выдЪленiя в особые полки и части всЪх украинцев в дЪйствующей армiи. Еще в 1899 г., в Галицiи, при созданiи "Нацiонально-Демократической Партiи", он включил в ея программу тезис: "Нашим идеалом должна быть НЕЗАВИСИМАЯ РУСЬ-УКРАИНА, в которой бы всЪ части нашей нацiи соединились в одну современную культурную держа- ву" {178}. Отлично понимая невозможность немедленнаго воплощенiя такой идеи, он обусловил его рядом послЪдова- тельных этапов. В статьЪ "Украинскiй Пьемонт", написанной в 1906 году, он разсматривает нацiонально-территорiальную автономiю, "как МИНИМУМ, необходимый для обезпеченiя ея свободнаго нацiональнаго и общественнаго развитiя" {179}.

Все, что происходило на УкрайнЪ в годы революцiи, имЪло своим источником львовскую выучку Грушевскаго. Он больше, чЪм кто либо, оказался подготовленным к руководству событiями 1917 г. в Малороссiи.

Главным дЪлом жизни этого человЪка, над которым он неустанно работал, был культурный и духовный раскол между малороссiйским и русским народами. То было выполненiе завЪщанiй Духинскаго и "Исторiи Русов".

Началось с "правописа". Это было еще до Грушевскаго. В теченiе тысячи лЪт, малороссы и всЪ славяне, за исключенiем католицизированных поляков и чехов, пользовались кириллицей. Лингвистами давно признано, что это лучшая из азбук мiра, наиболЪе совершенно передающая фонетику славянской рЪчи. Ни одному малороссу в голову не приходило жаловаться на несоотвЪтствiе ея букв звукам малороссiйскаго говора. Не было жалоб и на типографскiй "гражданскiй" шрифт, вошедшiй в обиход со времени Петра Великаго. Но вот, с середины XIX вЪка начинается отказ от этой азбуки. Зачинателем был Кулиш, в перiод своего неистоваго украинофильства. "Кулешовка", названная его именем, представляла ту же старую русскую азбуку, из которой изгнали, только, букву "ы", замЪнив ее знаком "и", а для восполненiя образовавшейся пустоты расширили функцiю "i" и ввели неизвЪстный прежнему алфавиту знак "i". Это та азбука, которая узаконена сейчас в СССР. Но в старой Россiи ее запретили в 90-х годах, а для Галицiи она с самаго начала была непрiемлема по причинЪ слишком робкаго отхода от русскаго алфавита.

Русское правительство и русская общественность, не понимавшiя нацiональнаго вопроса и никогда им не занимавшiяся, не вникали в такiя "мелочи", как алфавит; но в болЪе искушенной Австрiи давно оцЪнили политическое значенiе правописанiя у подчиненных и неподчиненных ей славян. Ни одна письменная реформа на Балканах не проходила без ея внимательнаго наблюденiя и участiя. Считалось большим достиженiем добиться видоизмЪненiя хоть одной-двух букв и сдЪлать их непохожими на буквы русскаго алфавита. Для этого прибЪгали ко всЪм видам воздЪйствiя, начиная с подкупа и кончая дипломатическим давленiем. Варфоломей Копитар, дворцовый библiотекарь в ВЪнЪ, еще в 40-х годах XIX вЪка работал над планом мирной агрессiи в отношенiи Россiи. Он ставил задачей, чтобы каждая деревня там писала посвоему. Вот почему в своей собственной Галицiи не могли довольствоваться ничтожной "кулешовкой". Возникла мысль замЪнить русскую азбуку фонетической транскрипцiей. Уже в 70-х годах ряд книг и журналов печатались таким образом.

Фонетическая транскрипцiя употребляется, обычно, либо в научно-изслЪдовательской работЪ, либо в преподаванiи языков, но ни один народ в ЕвропЪ не замЪнял ею своего исторически сложившагося алфавита.

В 1895 г., Науковое Товаристо им. Шевченко, при поддержкЪ народовских лидеров Гардера и Смаль-Стоцкаго, ходатайствует в ВЪнЪ о введенiи фонетической орфографiи в печати и в школьном преподаванiи. Мотивировка ходатайства была такова, что заранЪе обезпечивала успЪх: Галицiи "и лучше и безопаснЪе не пользоваться тЪм самым правописанiем, какое принято в Россiи".

Москвофильская партiя, представлявшая большинство галицiйскаго населенiя, подняла шумный протест, требуя сохраненiя прежней орфографiи. Но вЪнское правительство знало, что ему выгоднЪе. ПобЪдило народовское меньшинство и с 1895 г. в Галицiи и БуковинЪ министерство народнаго просвЪщенiя офицiально ввело "фонетику". Даже поляк Воринскiй (далеко не руссофил) назвал это "чудовищным покушенiем на законы лингвистики" {180}.

В недавно появившемся очеркЪ жизни и дЪятельности доктора А. Ю. Геровскаго разсказано, какими грубыми полицейско-административными мЪрами насаждалось фонетическое правописанiе в БуковинЪ и в Закарпатской Руси {181}.

Что же до галицiйской читающей публики, то она, как разсказывает И. Франко, часто возвращала газеты и журналы с надписями: "Не смийте мени присылати такой огидной макулатуры". Или: "Возвращается обратным шагом к умалишенным" {182}.

Правописанiе, впрочем, не главная из реформ задуманных Науковым Товариством. Вопрос стоял о созданiи заново всего языка. Он был камнем преткновенiя самых пылких нацiоналистических страстей и устремленiй. Как в Россiи, так и в Австрiи самостiйническая интеллигенцiя воспитана была на образованности русской, польской, нЪмецкой и на их языках. Единаго украинскаго языка, даже разговорнаго, не существовало. Были говоры, порой, очень сильно отличавшiеся друг от друга, так что жители отдЪльных частей соборной Украины не понимали один другого.

Предметом самых неустанных забот, впрочем, был не разговорный, а литературный язык. Малороссiя располагала великолЪпным разработанным языком, занявшим в семьЪ европейских языков одно из первых мЪст. Это русскiй язык. Самостiйники злонамЪренно, а иностранцы и нЪкоторые русскiе по невЪжеству, называют его "великорусским".

Великорусскаго литературнаго языка не существует, если не считать народных песен, сказок и пословиц, записанных в XVIII-XIX вЪкЪ. Тот, который утвердился в канцелярiях Россiйской имперiи, на котором писала наука, основывалась пресса и создавалась художественная литература, был так же далек от разговорнаго великорусскаго языка, как и от малороссiйскаго. И выработан он не одними великоруссами, в его созданiи принимали не меньшее, а может быть большее участiе малороссы. Еще при царЪ АлексЪЪ МихайловичЪ в МосквЪ работали кiевскiе ученые монахи Епифанiй Славинецкiй, Арсенiй Сатановскiй и дру- гiе, которым вручен был жезл литературнаго правленiя. Они много сдЪлали для реформы и совершенствованiя русской письменности. Велики заслуги и бЪлорусса Си- меона Полоцкаго. ЧЪм дальше, тЪм больше юго-западные книжники принимают участiе в формированiи общерусскаго литературнаго языка - Дмитрiй Ростовскiй, Стефан Яворскiй, Феофан Прокопович. При ПетрЪ наплыв малороссов мог навести на мысль об украинизацiи москалей, но никак не о руссификацiи украiнцев, на что часто жалуются самостiйники.

Южно-русская письменность в XVII вЪкЪ подверглась сильному влиянiю Запада и восприняла много польских и латинских элементов. Все зто было принесено в Москву. В свою очередь, кiевскiе книжники не мало заимствовали от приказного московскаго языка, послужившаго нЪкоторым противоядiем против латинизмов и полонизмов. По- лучившееся в результатЪ языковое явленiе дало повод львовскому профессору Омеляну Огоновскому утверждать, будто реформаторская дЪятельность малороссiйских книжников привела к тому, что уже "можно было не замЪчать никакой разницы между рутенским (украинским) и московским языками" {183}.

Еще в 1619 г. вышла в Евью та грамматика этого языка, написанная украинским ученым Мелетiем Смотрицким, по которой свыше полутора столЪтiй училось и малороссiйское, и московское юношество, по которой учились Григорiй Сковорода и Михайло Ломоносов. Ни тому, ни другому не приходило в голову, что они обучались не своему, а чужому литературному языку. Оба сдЪлали крупный вклад в его развитiе. В МосковщинЪ и на УкрайнЪ, это развитiе представляло один общiй процесс. Когда стала зарождаться свЪтская поэзiя и проза, у писателей тут и там не существовало иной литературной традицiи, кромЪ той, что начинается с Нестора, с митрополита Илларiона, Владимiра Мономаха, Слова о Полку ИгоревЪ, "житiй", "посланiй", той традицiи, к которой относятся Максим Грек, Курбскiй и Грозный, Iоанн Вишенскiй и Исаiя Ковинскiй, Мелетiй Смотрицкiй и Петр Могила, Епифанiй Славинецкiй и Симеон Полоцкiй, Ин. Гизель с его "Синопсисом", Сильвестр МедвЪдев и Дмитрiй Ростовскiй. Когда Богданович писал "Душеньку", Капнист "Ябеду" и "Оду на рабство", когда ГнЪдич переводил Илiаду - они создавали "россiйскую", но отнюдь не москальскую словесность. Ни Пушкин, ни Гоголь не считали свои произведе- нiя достоянiем "великорусской" литературы. Как до, так и послЪ Гоголя, все наиболЪе выдающееся, что было на УкраинЪ, писало на общерусском литературном языкЪ. Отказ от него означает духовное ограбленiе украинскаго народа.

В самом дЪлЪ, если уже в XVII и XVIII вЪках не было разницы между украинским и московским, как утверждает О. Огоновскiй, то не означает ли это существованiя языковаго единства? Выбрасывая за борт московскiй, можно ли было не выбросить украинскаго? Полонофильствующее народовство готово было выбросить что угодно, лишь бы не пользоваться тЪм же языком, что Россiя, а украинцы "со всхода" слишком страдали комплексом нацiональной неполноцЪнности, чтобы не поддаться этому соблазну. Их не отрезвил, даже, примЪр Германiи и Австрiи, Францiи и Бельгiи, Испанiи и Южной Америки, чьи независимыя государства существовали и существуют несмотря на общность языков.

Началось лихорадочное созданiе новаго "письменства" на основЪ простонародной разговорной рЪчи, почти сплошь сельской. Введенiе ея в литературу - не новость. Оно наблюдалось еще в XVII вЪкЪ у кiевскаго монаха Оксенича-Старушича, переходившаго иногда в своих устных и письменных проповЪдях на простонародную мову. Так дЪлал в XI вЪкЪ и новгородскiй епископ Лука Жидята. Практиковалось это в расчетЪ на большую понятность проповедей. "Энеида" Котляревскаго написана, как литературный курьез, Квитка-Основьяненко, Гулак, Марко Вовчек - не болЪе как "опыты", не претендовавшiе на большую литературу и не отмЪнявшiе ея. Они были экзотикой и лишь в этой мЪрЪ популярны. Не для отмЪны общерусской письменности упражнялись в сочиненiях на "мовЪ" и столпы украинскаго возрожденiя - Костомаров, Кулиш, Драгоманов. У первых двух это объяснялось романтизмом и к старости прошло. У Костомарова не только прошло, но превратилось в род страха перед призраком намЪренно сочиненнаго языка. Такой язык не только задержит, по его мнЪнiю, культурное развитiе народа, но и души народной выражать не будет. "Наша малорусская литература есть исключительно мужицкая", - замЪчает Костомаров, имЪя ввиду Квитку, Гулака-Артемовскаго, Марко Вовчка. И "чЪм по языку ближе малороссiйскiе писатели будут к простому народу, чЪм менЪе станут от него отдаляться, тЪм успЪх их в будущем будет вЪрнЪе". Когда же на язык Квитки и Шевченко начинают переводить Шекспиров, Байронов, Мицкевичей - зто "гордыня" и безполезное занятiе. Интеллигентному слою в Малороссiи такiе переводы не нужны, "потому что со всЪм этим он может познакомиться или в подлинниках или в переводах на общерусскiй язык, который ему так же хорошо знаком, как и родное малорусское нарЪчiе". Простому мужику это еще меньше нужно; он вообще не дорос до чтенiя Шекспира и Байрона, а для перевода этих авторов нехватает в его языкЪ ни слов, ни оборотов рЪчи. Их нужно заново создавать. К такому же обильному сочинительству слов должны прибЪгать и тЪ авторы, что желают писать по-малороссiйски для высокоразвитого образованнаго читателя. В этом случаЪ отступленiе от народнаго языка, его искаженiе и умерщвленiе неизбЪжно. "Любя малорусское слово и сочувствуя его развитiю, - заявляет Костомаров,- мы не можем, однако, не выразить нашего несогласiя со взглядом господствующим, как видно, у нЪкоторых малорусских писателей. Они думают, что при недостаточности способов для выраженiя высших понятiй и предметов культурнаго мiра, надлежит для успЪха родной словесности вымышлять слова и обороты и тЪм обогащать язык и литературу. У пишущаго на простонародном нарЪчiи такой взгляд обличает гордыню, часто суетную и неумЪстную. Создавать новые слова и обороты - вовсе не бездЪлица, если только их создавать с надеждою, что народ введет их в упротребленiе. Такое созданiе всегда почти было достоянiем великих дарованiй, как это можно прослЪдить на ходЪ русской литературы. Много новых слов и оборотов вошли во всеобщее употребленiе, но они почти всегда появлялись вначалЪ на страницах наших лучших писателей, которых произведенiя и по своему содержанiю оставили по себЪ безсмертную память. Так, много слов и оборотов созданы Ломоносовым, Карамзиным, Жуковским, Пушкиным, Гоголем... Но что сталось с такими на живую нитку измышленными словами, как "мокроступы", "шарокаталище", "краткоодежiе", "четвероплясiе" и т. п.? Ничего кромЪ позорнаго безсмертiя, как образчика неудачных попыток бездарностей! С сожалЪнiем должны мы признаться, что современное малорусское писательство стало страдать именно этой болЪзнью и это тЪм прискорбнЪе, что в прежнiе годы малорусская литература была чиста от такой укоризны. По крайней мЪрЪ, у Квитки, Гребенки, Гулака-Артемовскаго, Шевченко, Стороженко, Марко Вовчка, едва ли найдется что нибудь такое, о чем бы можно было с перваго раза сказать, что малорусс так не выразится" {184}.

Неодобрительно относился к искусственному созданiю "литерацкой мовы" и Драгоманов, несмотря на то, что был одним из самых горячих протестантов запретительнаго указа 1876 года. Никто кромЪ него же самого не представил эти протестующiе жесты в болЪе невыгодном свЪтЪ. В своих "Листах до надднiпрянской Украини", писанных в 1893 г., за два года до смерти, он дЪлает такiя признанiя, обойти которыя здЪсь невозможно {185}. Он разсказывает, что еще в 1874-1875 г., в КiевЪ, задумано было изданiе серiи популярных брошюр энциклопедическаго характера, на украинском языкЪ. За дЪло принялись горячо и на квартирЪ у Драгоманова каждую недЪлю происходили совЪщанiя участников предпрiятiя. Но тут и выяснилось, что никто, почти, не умЪет писать по-украински. На этом языкЪ печатались, до тЪх пор, только стихи и беллетристика, но ни научной, ни публицистической прозы не существовало. Первые опыты ея предприняты были лишь тремя годами позднЪе в ЖеневЪ, гдЪ Драгоманов, в условiях полной свободы, не стЪсняемый никакими правительственными ограниченiями, стал издавать журнал "Громаду". По его собственному признанiю, он совсЪм не собирался выпускать его по-украински, и должен был сдЪлать это только под давленiем кружков "дуже горячих украинцев", среди которых была не одна зеленая молодежь, но люди солидные и ученые.

"И что ж? Как только дошло до распредЪленiя статей для первых книг "Громады", сразу же послышались, голоса, чтобы допустить не только украинскiй, но и русскiй язык". Драгоманов опять признается, что печатанiе журнала по-русски было бы самым разумным дЪлом, но он захотЪл поставить вопрос "принципiально". Одной из причин такого его упорства было, якобы, желанiе "спробувати силу щирости и энергiи украинских прихильникив" "Громады". И вот, как только удалось настоять на печатанiи по-украински, началось остыванiе "дуже горячих". Десять из двЪнадцати главных сотрудников журнала "не написали в нем ни одного слова и даже замЪтки против моего "космополитизма" были мнЪ присланы одним украинофилом по-русски. Из двух десятков людей, обЪщавших сотрудничать в "ГромадЪ" и кричавших, что надо "отомстить" правительству за запрещенiе украинской печати в Россiи, осталось при "ГромадЪ" только 4. Двум из них пришлось импровизированным способом превратиться в украинских писателей" {186}.

Шум по поводу запрета украинскаго языка был поднят людьми не знавшими его и не пользовавшимися им. "Нас не читали даже ближайшiе друзья, - говорит Драгоманов. - За все время существованiя женевскаго издательства я получал от самых горячих украинофилов совЪты писать по-украински только про спецiальныя краевыя дЪла (домашнiй обиход!), а всЪ общiе вопросы освЪщать по-русски". Эти друзья, читавшiе русскiе журналы "Вперед" и "Набат", не читали в "ГромадЪ" даже таких статей, которыя, по мнЪнiю Драгоманова, стояли значительно выше того, что печаталось в "НабатЪ" и "Вперед", - статей Подолинскаго, напримЪр. "Для них просто тяжело было прочесть по-украински цЪлую книжку, да еще написанную прозой, и они не печатали своих статей по-украински ни в "ГромадЪ", ни гдЪ бы то ни было, тогда как часто печатались по-русски". Такое положенiе характерно не для одних только 60-х и 70-х годов, но наблюдалось впродолженiи всего XIX вйка. По свидЪтельству Драгоманова, ни один из украинских ученых избранных в 80-х, 90-х годах почетными членами галицких "народовских" обществ - не писал ни строчки по-украински. В 1893 г. он констатирует, что научнаго языка на УкраинЪ и до сих пор не существует, "украинская письменность и до сих пор, как 30 лЪт назад, остается достоянiем одной беллетристики и поэзiи" {187}.

Нельзя не дополнить этих признанiй Драгоманова, воспоминанiями другого, очень почтеннаго малоросса, профессора С. П. Тимошенко. Застрявшiй случайно, в 1918 г. в КiевЪ, в короткое правленiе гетмана Скоропадскаго, он был близок к только что созданной "Украинской Академiи Наук". "По статуту, - пишет он, - научные труды этой академiи должны были печататься на украинском языкЪ. Но на этом языкЪ не существует ни науки, ни научной терминологiи. Чтобы помочь дЪлу, при академiи была образована терминологическая комиссiя и были выписаны из Галицiи спецiалисты украинскаго языка, которые и занялись изготовленiем научной терминологiи. Брались термины из любого языка, кромЪ родственнаго русскаго, имЪвшаго значительную научную литературу" {188}.

Положенiе, описанное Драгомановым для 90-х годов, продолжало существовать и в 1918 году.

Эти высказыванiя великолЪпный комментарiй к указу 1863 г. "Малороссiйскаго языка", на котором можно было бы строить школьное преподаванiе, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ СУЩЕСТВОВАЛО и Валуев не выдумал "большинства малороссов", которые протестовали против его легализацiи. Гегемонiя русскаго литературнаго языка меньше всего объясняется поддержкой царской полицiи. Истинную ея причину Драгоманов усматривает в том, что "для украинской интеллигенцiи, так же как и для украинофилов, русскiй язык еще и теперь является родным и природным". Он благодарит за это судьбу, потому что "украинська публика, як бы зисталась без письменства россiйского, то була б глуха и слипа". Общiй его вывод таков: "Россiйская письменность, какова бы она ни была, является до сих пор своей, родной для всЪх просвЪщенных украинцев, тогда как украинская существует у них для узкаго круга, для "домашняго обихода", как сказали Ив. Аксаков и Костомаров" {180}.

ВмЪстЪ с вопросом о языкЪ поднимался вопрос о литературЪ. РаздЪлить их невозможно. РаздЪльность существовала лишь в точках зрЪнiя на этот предмет между малороссiйским украинофильством и галицким народовством. У перваго, назначенiе книг на "ридной мовЪ" заключалось в просвЪщенiи простого народа, либо в революцiонной пропагандЪ среди крестьян. ПоколЪнiе же, выпестованное народовцами, усматривает его не в плоскости культуры, а в затрудненiи общенiя между русскими и малороссами.

Костомаров и Драгоманов требовали предоставить язык и литературу самим себЪ; найдутся писатели и читатели на "мовЪ" - она сама завоюет себЪ мЪсто, но никакая регламентацiя и давленiе извнЪ не допустимы. Драгоманов часто говорил, что пока украинская литература будет представлена бездарными Конисскими или Левицкими, она неспособна будет вырвать из рук малороссiйскаго читателя не только Тургенева и Достоевскаго, но даже Боборыкина и Михайлова. Культурное отмежеванiе от Россiи, как самоцЪль, представлялось ему варварством.

Но уже в началЪ 90-х годов появляются публицисты типа Вартоваго, который, обозвав русскую литературу "шматом гнилой ковбасы", требовал полной изоляцiи Украины от русской культуры. ВсЪх, считавших Пушкина, Гоголя, Достоевскаго "своими" писателями, он объявил врагами. "Кождый хто принесе хочь крихту обмоскаленья у наш нарид (чи словом з уст, чи книжкою) - робит йому шкоду, бо видбивае його вид нацiонального грунту" {190}.

Уже тогда обнаружился один из прiемов огражденiя нацiональнаго грунта, прiобрЪтшiй впослЪдствiи широкое распространенiе. Проф. С. П. Тимошенко {191}, отчутившись в эмиграцiи, захотЪл в 1922 г. навЪстить двух своих братьев проживавших в Чехiи, в Пади-Брадах. Пади-Брады были в то время крупным центром украинской самостiйнической эмиграцiи. Там он встрЪтил немало старых знакомых по Кiеву. И вот оказалось, что "люди, которых я давно знал и с которыми прежде общался по-русски, теперь отказывались понимать русскiй язык". Школа Вартоваго принесла несомнЪнные плоды.

Напрасно думать, будто этот бандеровец того времени выражал одни свои личныя чувства. То же самое, только гладко и благовоспитанно, выражено Грушевским в провозглашенном им лозунгЪ "полноты украинской культуры", что означало политику культурной автаркiи и наступленiе литературной эры представленной Конисским и Левицким-Нечуем. Именно этим двум писателям, пользовавшимся у своих товарищей-громадян репутацiей самых бездарных, приписывается идея "окремой" литературы. Писать по-украински, с тЪх пор значило - не просто предаваться творчеству, а выполнять нацiональную миссiю. ЧеловЪку нашего времени не нужно объяснять, какой вред наносится, таким путем, истинному творчеству. Всюду, гдЪ литературЪ помимо ея прямой задачи навязывается какая-то посторонняя, она чахнет и гибнет. Этим, повидимому, и объясняется, почему послЪ Шевченко не наблюдаем в украинской письменности ни одного значительнаго явленiя. Под опекой галичан, она стала, по выраженiю Драгоманова, "украинофильской, а не украинской", т. е. - литературой не народа, не нацiи, а только самостiйническаго движенiя. Поощренiе оказывалось не подлинным талантам, а литературных дЪл мастерам, наиболЪе успЪшно выполнявшим "миссiю". Писательская слава Нечуя, Конисскаго, Чайченко - создается галичанами; без них этим авторам никогда бы не завоевать тЪх лавров, что совершенно незаслуженно выпали на их долю. Про Конисскаго сами современники говорили, что его извЪстность - "плод непоразуминня в галицо-украинских видносинах".

Но именно, галицкая наука возвЪстила о существованiи многовЪковой украинской литературы. В концЪ 80-х годов появился двухтомный труд посвященный этому предмету {192}. Автор его, Омелян Огоновскiй, может считаться создателем схемы исторiи украинской литературы. Ею до сих пор руководствуются самостiйническiе литературовЪды, по ней строятся курсы, учебники, хрестоматiи.

Затрудненiе Огоновскаго, как и всЪх прочих ученых его типа, заключается в полном разрывЪ между новой украинской литературой, и литературой кiевских времен, объявленной самостiйниками тоже украинской. Эти двЪ разныя письменности ни по духу, ни по мотивам, ни по традицiям ничего общаго между собою не имеют. Объединить их, установить между ними преемственность, провести какую нибудь нить от "Слова о Полку ИгоревЪ" к КвиткЪ Основяненку, к Марко Вовчку или от Игумена Данiила, от Митрополита Илларiона и Кирилла Туровскаго к Тарасу Шевченко - совершенно невозможно. Нельзя, в то же время, не замЪтить доступную даже неученому глазу прямую генетическую связь между письменностью кiевскаго государства и позднЪйшей общерусской литературой. Как уладить эти двЪ крупныя непрiятности? Отказаться совсЪм от древнекiевскаго литературнаго наслЪдства значит отдать его окончательно москалям. Это значило бы отказаться и от пышной родословной, от великодержавiя, Владимiра, Ярослава, Мономаха пришлось бы вычеркнуть из числа своих предков и остаться с одними Подковами, Кошками и Наливайками. Но принять кiевское наслЪдство и превознести его - тоже опасно. Тогда непремЪнно возник бы вопрос - откуда взялся украинскiй литературный язык XIX вЪка и почему он находится в таком противорЪчiи с эволюцiей древняго языка?

Огоновскiй разрЪшил эти трудности таким образом, что от древняго наслЪдiя не отказался, признал кiевскую литературу "украинской", но объявил ее неполноцЪнной, "мертвой", ненародной и потому ненужной украинскому народу. Он так и говорит: "До Ивана Котляревскаго письменная литература не была народною, потому что развитiю ея препятствовали три элемента: во-первых церковно-славянская византiйщина, затЪм польская культура с средневЪковой схоластической наукой и, наконец, образовательное иго московскаго царства".

Мы уже имЪли случай указывать на нелюбовь Огоновскаго к православному византiйскому влiянiю на Руси, ко всей древнерусской культурЪ, развившейся на его основЪ. От нея, "вЪяло только холодом на молодой ум родного народа". ЦЪнит он в кiевском наслЪдствЪ лишь народную поэзiю - былины, пЪсни, сказанiя; что же касается письменности, то всю ее, за исключенiем развЪ "Слова о Полку ИгоревЪ", считает ненужным хламом. Она развивалась, как он выразился, "наперекор культурным стремленiям неграмотнаго люда". "Не оживляясь тою живою рЪчью, которою говорила вся живая Русь", древняя литература, по его словам, не выражала духовной сущности народа. ЗдЪсь добираемся до истинной причины непрiязни к ней самостiйническаго профессора: она была основана не на простонародном разговорном языкЪ. Допустить, чтобы Огоновскiй не знал элементарной научной истины о нетождественности всЪх мiровых литературных языков с языками разговорными и о значительном различiи между ними - невозможно. Перед нами, несомнЪнно, риторическiй трюк, с помощью котораго стремятся наукообразно совершить подмЪну одного понятiя другим, в политически спекулятивных цЪлях. Душа народа, будто бы, жила в одной только устной словесности. "Книжники писали "Сборники", "Слова", "Посланiя" и иныя вещи князьям, iерархам и панам на потЪху, а неграмотный народ пЪл себЪ колядки, пЪсни и думы и разсказывал старыя сказки". Совершенно ясно, под народом здЪсь разумЪется лишь простонародье, крестьяне. Такое мужиковство человЪка взошедшаго на старопанских дрожжах, никого в наше время обмануть не может; оно вызвано не симпатiями к простому народу, а исключительно необходимостью оправдать возведенiе простонародной "мовы" в ранг литературнаго языка. Так он и говорит: письменная литература снова сдЪлалась "душою народной жизни только в новЪйшем перiодЪ, когда писатели стали дЪйствительно пользоваться языком и мiровоззрЪнiем народа".

Таким путем удалось объявить недостойной, не выражающей украинскаго духа литературу не одного только кiевскаго, но также и литовско-русскаго и польско-литовскаго, перiодов и наконец - литературу XVII-XVIII вЪков. Оказалось, что 900 лЪт письменность южно-русская шла ложным путем и только с появленiем И. Котляревскаго вступила на истинную дорогу.

Но все же она не объявлена чужим достоянiем; О. Огоновскiй сохраняет за Украиной всЪ права на нее и когда доходит до ея подробнаго разбора - проявляет исключительную придирчивость в смыслЪ отнесенiя того или иного произведенiя к украинской литературЪ. Он, сколько нам извЪстно, первый примЪнил тот оригинальный метод для составленiя портфеля украинской письменности, который поразил даже его благожелателей, вроде Пыпина {193}. Он, попросту, начал механически перебирать произведенiя древней словесности и изымать оттуда все "украинское". Критерiем служил, преимущественно, географическiй признак: гдЪ написано произведенiе? Остромирово Евангелiе, предназначавшееся для новгородскаго посадника, отнесено к памятникам украинским потому, что выполнено в КiевЪ. "Хожденiе Игумена Данiила" признано украинским потому, что в авторЪ можно предполагать человЪка из черниговской земли. Даже Данiил Заточник - "был типом украинца". Современники не мало приложили старанiй для согласованiя этого утвержденiя с послЪдующими словами Огоновскаго: "Жаль только, что о жизни этого мужа мы ничего почти не знаем - неизвЪстно нам кто был Данiил, гдЪ родился, гдЪ и когда жил и т. д.".

Огоновскаго нисколько не смущало ни то обстоятельство, что "Слово о Полку ИгоревЪ" сохранилось в псковском спискЪ XIV вЪка, ни то, что "ПовЪсть Временных ЛЪт" дошла до нас в суздальской редакцiи (Лаврентьевская ЛЪтопись), ни происхожденiе "Патерика Печерскаго", возникшаго из переписки между суздальским и кiевским иноками, слЪдовательно, могущаго разсматриваться, как порожденiе обЪих частей Руси.

ПродЪлав хирургическую операцiю по отдЪленiю украинской части от москальской, Огоновскiй принимается за прямо противоположное дЪло, как только доходит до XIX вЪка с его чисто уже "народной" литературой. Тут его задача не менЪе тонка и отвЪтственна. Надо было показать, что галицкая и украинская литературы, возникшiя и развившiяся независимо одна от другой, - не двЪ, а одна. И опять, как в первом случаЪ, выступает механическiй метод, на этот раз не раздЪленiя, а складыванiя.

Собрав в кучу всЪх украинских и галицких писателей, Огоновскiй располагает их в хронологическом порядкЪ, так что послЪ какого нибудь Шашкевича и Устиновича идут Метелинскiй, Шевченко, Афанасьев-Чужбинскiй, а потом опять Гушалевич, Климкович и т. д.

Историко-литературный метод Огоновскаго имЪл большой успЪх и перенесен был на изученiе всЪх других отраслей украинской культуры. Начались поиски сколько нибудь выдающихся живописцев, граверов, музыкантов среди поляков, нЪмцев или русских малороссiйскаго происхожденiя. ВсЪх их, даже тЪх, что родились и выросли в ВЪнЪ, КраковЪ или МосквЪ, заносили в реестр дЪятелей украинской культуры. ДЪлалось это на том основанiи, что, как недавно выразилась одна самостiйническая газета в КанадЪ, - "други народи выдбили, видперли, перекуплювали, перемовляли, а то по их смерти крали украинских великих людей для збагачення своей культури". Теперь этих "видбитых" и "видпертых" стали возвращать в украинское лоно. У русских довольно успЪшно отобрали Левицкаго, Боровиковскаго, Бортнянскаго, Богдановича, ГнЪдича, и существует опасность, что отберут Гоголя.

Таким же образом возникли украинскiя математика, физика, естествознанiе. Ставши во главЪ Науковаго Товариства им. Шевченко и реорганизовав его с 1898 г. по образцу академiи, Грушевскiй поставил задачей создать украинскую науку. Через нЪсколько лЪт он заявил на весь мiр, что она создана.Товариство разыскало труды написанные в разное время по-польски, по-русски, по-немецки людьми, у которых предполагали украинское или галицiйское происхожденiе, все это переведено было на украинскiй язык, напечатано в "Записках" Товариства и объявлено украинским нацiональным достоянiем. Одновременно с этим, Товариство поощряло всевозможныя измЪренiя черепов с цЪлью открытiя антропологическаго "типа украинца".

Появилась, наконец, "Коротка географiя Украины" - труд львовскаго профессора С. Рудницкаго {194}, благодаря которому мiр познакомился с землями и водами соборной Украины. Книга произвела фурор очертанiями границ новаго государства. Оказалось, что оно обширнЪе всЪх европейских стран, за исключенiем развЪ Россiи; в нее вошли, кромЪ русской Украины, Галицiи, Карпатской Руси и Буковины, также Крым, Кубань, часть Кавказа. Черное и Азовское моря объявлены "украинскими" и такое же названiе распространено на добрый кусок западнаго побе- режья Каспiя. На иллюстрацiях изображающих "украинскiе" пейзажи можно видЪть Аю-Даг, Ай-Петри в Крыму, Военно-Грузинскую дорогу и Эльбрус на КавказЪ. Автору удалось установить даже отличительныя особенности украинскаго климата, НЕЗАВИСИМОГО И САМОСТОЯТЕЛЬНОГО. Судя по тому, что редактором книги был сам Грушевскiй, она шла в руслЪ проводимой им политики созданiя украинской науки.

Большая забота проявлена в созданiи и закрЪпленiи нацiональной терминологiи. Земли соборной Украины дотолЪ именовались то Русью, то Малороссiей, то Украиной. Были еще Новороссiя, Буковина, Карпатская Русь, Холм- щина. Все это надлежало унифицировать и подвести под одно имя. Раньше из этого не дЪлали большой политики и всЪ перечисленные термины были в ходу. Но примЪрно с 1900 года, термины "Русь" и "Малороссiя" подверглись явному гоненiю; их еще трудно было вытравить окончательно, но всЪ усилiя направляются на то, чтобы замЪнить их "Украиной". Выпустив первый том "Исторiи Украины-Руси", Грушевскiй вынужден был сохранять это названiе, и для послЪдующих томов, но во всЪх новых работах имя Руси опускалось и фигурировала одна "Украина".

ИзмЪнили календарную терминологiю. Римскiя названiя мЪсяцев "январь", "февраль" и т. д, которыя сейчас употребляет весь культурный мiр, пришли в Кiев вмЪстЪ с христiанством. Впродолженiи 900 лЪт их употребляла кiевская, литовско-русская, московская и петербургская письменность. Они вошли в быт всего православнаго востока Европы. Самостiйникам понадобилось замЪнить их доморощенными "грудень", "серпень", "жовтень", отдалив себя, на этот раз, не только от Россiи, но и от Европы. То, что в 80-х годах сдЪлано Огоновским в области литературовЪдЪнiя, то позднЪе, в началЪ XX вЪка, выполне-

временному самостiйничеству схему исторiи Украйны.

Излагать ее здЪсь сколько нибудь подробно мы не можем; она достаточно широко извЪстна. Скажем только, что Ъсли ее охватить общим взглядом, то получим, приблизительно, схему "Исторiи Русов", развернутую в видЪ большого историческаго полотна, прiобрЪтшую вид современнаго научнаго труда, отмЪченную знаком эрудицiи, смЪлаго привлеченiя первоисточников, но преслЪдующаго все ту же цЪль - под легенды подвести научный фундамент.

У Грушевскаго не было, подобно Костомарову, заблужденiй относительно "ЛЪтописи Конисскаго". ПоддЪльный и злонамЪренный ея характер выяснен был к тому времени в полной мЪрЪ, но у него мы видим ту же изначальную обособленность Малороссiи от прочих русских земель - не только территорiальную, но этнографическую. Уже среди племен упомянутых Геродотом в VI вЪкЪ до нашей эры, он готов отличать волынян от черниговцев. Никто до сих пор не рЪшался говорить об украинцах, бЪлоруссах и великороссах в эпоху так называемаго разселенiя славян, всЪ считали эти дЪленiя позднЪйшими, возникшими через тысячу лЪт послЪ "разселенiя", но Грушевскiй всЪх славян живших по ДнЪстру, по ДнЪпру и дальше на восток до Азовскаго моря, прозванных Антами, - именует "украинцами". Надо сказать, что такая смЪлость появилась у него не сразу. Еще в 1906 году он признавался: "Конечно, в IX-X вЪках не существовало украинской народности в ея вполнЪ сформировавшемся видЪ, как не существовало и в XII-XIV вв. великоросской или украинской народности в том видЪ, как мы ее теперь себЪ представ- ляем" {195}. Но уже в 1913 г. в "Иллюстрированной Исторiи Украины" он широко пользуется терминами "Украина" и "украинскiй" для самых отдаленных эпох. Кiевское Государство X-XIII вв. для него, конечно, государство украинское. В полном согласiи со схемой "Исторiи Русов" и ученiем Духинскаго, он рЪзко отдЪляет и кiевскiя земли, и сидящiй на них "украинскiй" народ от сЪверной и сЪверо-восточной Руси. Хотя власть кiевских князей распространялась на теперешнiя бЪлорусскiя и великорусскiя земли, говорившiя и писавшiя одним языком, исповЪдывавшiя одну общую с кiевлянами религiю, а слЪдовательно подверженныя и общему культурному влiянiю, он не относит их к кiевскому государству, а разсматривает, скорЪй, как колонiи этого государства. Он рЪшительно ополчается против разсказа Начальной ЛЪтописи о призванiи князей и о перенесенiи княжеской резиденцiи из Новгорода в Кiев. Все это объявляется выдумкой. И Аскольд, и Дир, и Олег были природными кiевскими князьями, а легенда о зарожденiи государственности на новгородском сЪверЪ - позднЪйшая вставка в лЪтопись.

Непрестанно подчеркивается болЪе низкая в сравненiи с Кiевом культура сЪверных и сЪверо-восточных земель, но объясняется это не провинцiальным их положенiем в отно- шенiи Кiева, а какими-то гораздо большими отличiями. Из всей суммы высказыванiй видно, что эти отличiя - расовыя. В полном согласiи с точкой зрЪнiя Духинскаго, будущiя великорусскiя области считались заселенными нЪ славянами, а только славянизированными инородцами, главным образом, финно-угорскими племенами - низшими в расовом отношенiи. Ни циклопических сдвигов в судьбах народов под влiянiем нашествiй, вродЪ гуннскаго или татарскаго, ни перемЪны имен, ни смЪшенiя кровей и культур, ни переселенiй естественных и насильственных, ни культурной эволюцiи, ни новых этнических образованiй не существует для него. Украинская нацiя прошла через всЪ бури и потопы не замочив ног, сохранив свою расовую дЪвственность, чуть не от каменнаго вЪка. Как извЪстно, татарское нашествiе было особенно опустошительным для русскаго юга. Плано Карпини, лЪт через пять проЪзжавшiй по территорiи теперешней Украины, живой души там не видЪл, однЪ кости. Грушевскiй посвятил обширный том, около 600 страниц, в доказательство неправильности версiи о запустЪнiи Украины при БатыЪ. Историческая наука не высоко цЪнит это изслЪдованiе, но в данном случаЪ интересует не его правота или неправота, а породившая его тенденцiя, продиктованная сепаратистскими схемами и теорiями. Грушевскiй не может считаться их творцом, онЪ создались до него в казачьей УкраинЪ и в пораздЪльной ПольшЪ.

Потратив столько усилiй, чтобы объявить Кiевское Государство украинским, Грушевскiй оставляет его ничЪм почти не связанным с послЪдующей исторiей Украины. В этом смыслЪ он уступает даже "Исторiи Русов". Там, хоть, литовско-русская знать и уряд выводятся из кiевских времен, даже гетманы казацкiе и старшина связываются генеалогически с древней аристократiей. У Грушевскаго нЪт и этого. Он не прiемлет версiи шляхетскаго происхожденiя казачества, оно у него - мужицкая сила; он взял в этом вопросЪ сторону Костомарова и Драгоманова.

Дойдя до казачьей "добы" (эпохи), забывает и про Кiев, и про князей, и про древнюю культуру. Все это остается ненужным привЪском к той исторiи, что наиболЪе мила его сердцу; взор его приковывается теперь к Запорожью - подлинной духовной и культурной родинЪ "самостiйной Украины".

Подобно О. Огоновскому, он нЪнавидит язык кiевской эпохи, дошедшiй до нас в памятниках письменности и в церковно-славянской грамотности, но подобно Огоновскому же, записывает их в депозит Украины, единственно ради помпезности и пышной генеалогiи. Он поддЪлал культурную и государственную родословную казачества на тот же манер, на который в XVIII вЪкЪ казаки поддЪлывали свои фамильные гербы.

О том, как излагается у Грушевскаго исторiя Малороссiи в казачьи времена, тоже говорить много не приходится. Это - задолго до него сложившаяся точка зрЪнiя: переяславское присоединенiе к МосквЪ не подданство, а "протекторат", Хмельницкiй и старшина обмануты москалями, царскiе воеводы и чиновники всячески помыкали украинцами и угнетали их как только могли, а глупый украинскiй народ не в силах будучи разобраться, кто его угнетает, винил во всем своих неповинных гетманов и старшину. И непосильные поборы, и введенiе крЪпостного права - все дЪло рук москалей.

Единственно новое, что внес Грушевскiй в казачью "исторiографiю" - это дух самостiйнической программы XX вЪка, в свЪтЪ которой он интерпретирует переяславское присоединенiе. "Московское правительство не хотЪло предоставить полнаго самоуправленiя украинскому населенiю, не хотЪло позволить, чтобы воеводы и прочiя должностныя лица избирались самим населенiем, чтобы всЪ до- ходы с Украины собирались ея выборными чиновниками, поступали в мЪстную казну и выдавались на мЪстныя Нужды" {196}.

Нам извЪстно, что просьба Хмельницкаго об избранiи самими малороссами сборщиков податей была удовлетворена правительством; извЪстно, что ни копейки из малороссiйских сборов не шло в Москву, но если и на "мЪстныя нужды" тоже ничего не шло, то причиной тому казацкое хищничество. Что же касается "непозволенiя" выбирать воевод и прочих должностных лиц, то этот упрек особенно странен. Мы не знаем таких "должностных лиц" на УкрайнЪ, которыя не выбирались бы самим населенiем. Воеводы же, особенно в той роли простых начальников гарнизонов, которая за ними сохранилась на практикЪ, были представителями царя и никЪм другим не могли избираться. Их невмЪшательство в украинскiя дЪла никакого ущерба мЪстному сословному самоуправленiю не наносило. Да и не было ни одной просьбы ни в 1654 году, ни позднЪе, об избранiи воевод мЪстным населенiем, так же как ни в одной челобитной не видим просьбы о "полном самоуправленiи".

КурьезнЪе всего, что сам Грушевскiй, попенявши вдоволь на москалей, заявляет вдруг: "Правда, у самого украинскаго общества мысли о послЪдовательном проведенiи принципа автономiи только лишь наростали и опредЪлялись, и рЪзко ставить их оно не рЪшалось" {197}. На самом дЪлЪ, эти мысли не "наростали" и не "опредЪлялись", а их просто не было. Появились онЪ через 250 лЪт в головЪ предсЪдателя Науковаго Товариства им. Шевченко.

Грушевскiй, как историк, отвЪтствен не только за свои собственныя писанiя, но и за высказыванiя своих приспЪшников и единомышленников, в частности, за появленiе легенды о "переяславской конституцiи". В брошюрЪ Н. Михновскаго "Самостiйна Украина" о ней не только сообщается как о фактЪ, но приводятся статьи "переяславскаго контракта". Сказывается: "1. Власть законодательная и административная принадлежит гетманскому правительству без участiя и вмЪшательства царскаго правительства. 2. Украинская держава имЪет свое отдЪльное независимое войско. 4. Лица неукраинской нацiональности не могут занимать должностей в украинском государствЪ. Исключенiе представляют контролеры, слЪдящiе за правильностью сборов дани в пользу царя московскаго. 6. Украинская держава имЪет право выбирать главу государства по собственному усмотрЪнiю и только ставить царское правительство в извЪстность об этом избранiи. 13. Нерушимость стародавних прав свЪтских и духовных лиц и невмЪшательство царскаго правительства во внутреннюю жизнь украинской республики. 14. Право гетманскаго правительства свободных международных сношенiй с иностранными державами" {198}.

Трудно допустить, чтобы эта фантастика была сочинена внЪ какого бы то ни было влiянiя автора "Исторiи Украины-Руси", бывшаго в то время первым авторитетом в области исторiи. Но если он дЪйствительно тут не при чем, то как мог человЪк в званiи профессора равнодушно пройти мимо столь грубой фальсификацiи? Ученая совЪсть Костомарова всегда толкала его на протестующiя выступленiя, в подобных случаях. Эрудицiя же и талант Грушевского поставлены были на службу не наукЪ, а политикЪ. Он и созданная им "школа" отличались от прежних историков-украинофилов тЪм, что фальсифицировали исторiю не в силу заблужденiй, а вполнЪ сознательно, всячески усугубляя "вредное", по выраженiю Костомарова, влiянiе "Исторiи Русов", пользуясь ея анекдотами, цитируя ея фальшивые документы и описывая в ея духЪ цЪлыя зпохи.

Каждый пастух, по словам Ницше, должен имЪть в стадЪ еще и передового барана, чтобы самому, при случаЪ, не сдЪлаться бараном. В движенiи возглавлявшемся Грушевским, таким "передовым" был Н. Михновскiй. Он громко высказывал то, о чем сам Грушевскiй предпочитал молчать, но что полезно было высказать. То был экстремист "формальнаго нацiонализма". Когда вбиванiе клиньев в культурное и общественное единство русско-малороссiйскаго народа приняло характер настоящей манiи, Н. Михновскiй оказался самым неистовым украинофилом, доходившим в своей страсти до диких проявленiй. Созданная им в 1897 г. "Студентська Громада" в ХарьковЪ имЪла главной задачей борьбу с увлеченiями студентов русской культурой. Он питал лютую ненависть к украинцам, вродЪ Короленко, глухим и равнодушным к самостiйническому движенiю и столь же безучастным к "украинской культурЪ". Весьма возможно, что это его приспЪшники занимались в КiевЪ нападенiями на "общероссов" и избiенiями их в переулках и темных углах. Старые кiевляне до сих пор это помнят.

ЛюбопытнЪе всего, что этот нацист девятисотых годов стал отцом украинской соцiал-демократiи. Та "Украинська Революцiйна Партiя" (РУП), что образовалась в началЪ 1900 года и на III съЪздЪ в 1905 году смЪнила свое названiе на "Украинську Соцiал-Демократичну Робитничью Партiю", - вдохновлена была Михновским. Его брошюра "Самостiйна Украина" явилась своего рода манифестом партiи. Появилась она с эпиграфом: "Украина для украинцев".

Сам Михновскiй, впрочем, членом этой партiи не состоял, ограничившись ролью идейнаго руководителя. В его лицЪ мы имЪем рЪдкiй образец соцiал-демократа не только чуждаго, но прямо враждебнаго извЪстному лозунгу: "Пролетарiи всЪх стран, соединяйтесь!". Он противопоставил ему другой: "Пролетарiат господствующей и порабощенной нацiй - два класса с противоположными интересами". Украинскому пролетарiату он ставит двЪ задачи - бороться с капиталом и одновременно с русским рабочим классом, который в поисках "липшого життя" лЪзет на Украину и здЪсь отбивает работу у мЪстнаго рабочаго.

Как извЪстно, большая часть Украинской Революцiонной Партiи (РУП) выдЪлилась в так называемую "Спилку" руководимую О. Скоропис-Iолтуховским, и в 1905 г. слилась с РСДРП, полагая, что нЪт необходимости проявлять особенную заботу об украинском характерЪ партiи в странЪ, гдЪ подавляющая масса пролетарiата состоит из украинцев: она никакой другой, кромЪ украинской, и быть не может; главное вниманiе надлежит сосредоточить не на зтом, а на политическом и соцiальном развитiи масс, к чему стремится вся россiйская соцiал-демократiя. Но другая часть, переименовавшая себя в "Украинскую Соцiал-Демократическую Робитничю Партiю" (УСДРП) осталась на позицiях Н. Михновскаго. Она исходила из его тезиса, согласно которому никакая борьба труда с капиталом и освобожденiе рабочаго класса невозможны, пока не будет достигнуто революцiонным порядком, посредством вооруженной борьбы, государственное отдЪленiе Украины от Россiи. Существует любопытное признанiе одного из членов УСДПР, В. Садовскаго, написавшаго в эмиграцiи свои воспоминанiя об этой партiи. Он называет не мало людей, таких как В. Степаньковскiй, М. Троцькiй, М. Порш, Д. Дорошенко, Д. Донцов, которые, будучи, в свое время, членами и РУП и УСДРП, оказались потом стоящими весьма далеко и от соцiализма, и от рабочаго движенiя. Никакими соцiалистами, по мнЪнiю Садовскаго, они никогда не были, да не далеко ушли от них, в изображенiи автора, и всЪ остальные члены УСДРП. Он откровенно заявляет, что "в тогдашнем нашем подчиненiи лозунгам марксистской ортодоксiи заключался, в значительной мЪрЪ, момент использованiя политической коньюнктуры"! {199}.

Это чрезвычайно цЪнно. РУП и УСДРП возникли, как политическiй маскарад. Только в свЪтЪ таких признанiй можно ясно себЪ представить, каким малозамЪтным и непопулярным растенiем был украинскiй сепаратизм, если ему для уловленiя душ приходилось рядиться в соцiал-демократическую тогу. Массы украинскаго народа шли в руслЪ общероссiйскаго политическаго движенiя, и все искусство Михновскаго сводилось к тому, чтобы поддЪлаться под этот "шаг миллiонов" и незамЪтно отвести народ от всероссiйских страстей и устремленiй на путь сепаратизма. Только для этой единственной цЪли он и пошел в соцiал-демократiю. Увлекаться соцiализмом всерьез членам РУПа не полагалось. Если для Драгоманова соцiальныя и политическiя свободы, поднятiе экономическаго и культурнаго уровня жизни масс превышали, по значенiю, нацiональныя соображенiя, если борьбу за них он мыслил, одновременно, как путь разрЪшенiя нацiональной проблемы, то у Михновскаго все перевернуто навыворот: путь к политическим преобразованiям и экономическим реформам лежит через достиженiе нацiональной "незалежности". Вот почему, когда члены РУП впали в драгомановскiй "уклон", начали всерьез заниматься соцiализмом и даже потянулись на слiянiе с Россiйской СДРП, Михновскiй порвал с ними и организовал новую "Украинську Народну Партiю" (УНП), которая выпустила в 1905 г. нЪсколько сугубо самостiйнических документов, вродЪ 10 заповЪдей и проекта украинской конституцiи. Несмотря на то, что проект предусматривал широкiя соцiальныя реформы, списанныя с программ русских эс-эров и соцiал-демократов, вплоть до соцiализацiи земли, его движущiе мотивы ничего общаго с соцiализмом не имЪли. По словам украинскаго соцiал-демократа Бориса Мартоса, Михновскiй занят был одновременно мыслью "творити украинську буржуазiю" и распространять нацiональную идею среди богатых малороссов {200}. У богатых успЪх его был такой же, как у бЪдных. Группа Михновскаго и порожденных им "соцiал-демократов" продолжала оставаться столь ничтожным и малозамЪтным явленiем, что ни имя вождя, ни имена организованных им партiй не извЪстны подавляющему большинству самостiйников. Их знают только историки, да небольшая кучка оставшихся в живых членов этих организацiй. УдЪлили мы им вниманiе с единственной цЪлью обрисовать метод самостiйничества - диссимуляцiю и "использованiе политической коньюнктуры". ПослЪ европейскаго опыта послЪдних трех десятилЪтiй, мы знаем, что это метод реакцiи и тоталитаризма, но в первой четверти XX столЪтiя русскiе революцiонеры и соцiалисты охотно видЪли в членах РУП и УСДРП "своих" людей. А вЪдь из РУП-а вышли едва ли не всЪ столпы эфемерной украинской государственности 1917-1919 г. г. - Симон Петлюра, Андрей Левицкiй, предсЪдатель Директорiи Винниченко, министр иностранных дЪл при гетманЪ Дм. Дорошенко и многiе другiе. ОслЪпленные их "демократизмом" и соцiалистической фразеологiей, многiе и сейчас склонны отрицать какую бы то ни было генетическую связь их с реакцiонным галицким народовством.

Возникновенiе РУП и вся дЪятельность Михновскаго без инспирацiи, по крайней мЪрЪ без одобренiя львовскаго ареопага - немыслимы. На тЪсныя связи РУП с народовцами указывает не только печатанiе в Галицiи ея брошюр и статей, не только львовскiй "трумтадратскiй" стиль поведенiя и высказыванiй, но также то обстоятель- ство, что в войнЪ 1914-1918 г. г. украинскiе соцiал-демократы выступили на сторонЪ Австро-Венгрiи, основав там "Союз Вызволення Украины". В 1917 г. они переиздали в ВЪнЪ главное произведенiе своего вождя, "Самостiйну Украину", подчеркнув в предисловiи преемственную связь между своим "Союзом" и прежней РУП. Они писали: "Нужны ли кому болЪе ясныя доказательства того, что самостiйная Украина есть наш старый лозунг, чЪм тот факт, что всЪ четыре члена президiума "Союза Вызволення Украины" были дЪятельными членами "Революцiонной Украинской Партiи" (РУП), первая брошюра которой носит названiе "Самостiйна Украина"".

Невозможно не сказать здЪсь, хоть в двух словах, еще об одном проявленiи "формальнаго нацiонализма". Относится оно к области педагогики и связано с именем народнаго учителя Бориса Гринченко. В 1912 году, послЪ его смерти, Х. Д. Алчевская, извЪстная школьная дЪятельница Харьковской губернiи, разсказала на страницах "Украинской Жизни" о любопытном случаЪ из его практики. Он работал когда то сельским учителем в имЪнiи Алчевской. Возвратясь, однажды, из за границы, Алчевская не увидЪла в школЪ ни одной дЪвочки, тогда как раньше их было много. Оказалось, что Гринченко, попросту, разогнал их и не принимал новых. Доискиваясь причины, Алчевская установила сугубо "нацiональный" ея характер: "не слЪдует калЪчить украинскую женщину обученiем на чуждом ей великорусском языкЪ".

На бЪднаго учителя произвело впечатлЪнiе распространявшееся в тЪ дни ученiе о женщинЪ, как хранительницЪ нацiональнаго типа. Вычитал он это, конечно из галицiйской литературы, которую прiобрЪтал всЪми способами. Был и сам сотрудником львовской "Правды". Он внимательно слЪдил за появленiем новых неологизмов, вводя их сразу же в лексикон своих учеников.

Школу свою он разсматривал, как разсадник будущих педагогов-самостiйников. НаиболЪе способных ея питомцев, всячески продвигал в учительскую семинарiю.

Ему принадлежит изобрЪтенiе конспиративной системы преподаванiя сразу на двух языках. Офицiально оно велось по-русски, а тайно - по-украински. Введено было правило, по которому ученики обязаны отвЪчать на том языкЪ, на котором их спрашивали. Благодаря этому, инспекторскiе посЪщенiя класса не были страшны. Из учебников Гринченко вырЪзал неугодныя ему страницы и вклеивал вмЪсто них текст собственнаго сочиненiя, писанный печатными буквами. Такую же работу продЪлывал над хрестоматiями. Заводил при каждой школЪ отдЪльную малорусскую библiотеку. Найдя секрет успЪха в дЪлЪ культурнаго раскола русского племени, он стяжал лавры Михновского в самостiйнической педагогикЪ {201}.

Украинизацiя языка, науки, быта, всЪх сторон жизни, неизбЪжно должна была привести к мысли и об украинизацiи Церкви. Это и было сдЪлано, хотя с большим запозданiем, как едва ли не послЪднiй по времени акт нацiональнаго творчества сепаратистов. Причина тому, надо думать, - в большой внутренней трудности реформы.

Церковь и без того была "украинской" от рожденiя. Она возникла в КiевЪ, учреждена кiевскими князьями, служила 900 лЪт на языкЪ введенном тЪми же князьями и всЪм кiевским обществом Х-го столЪтiя. То был живой осколок Кiевскаго Государства. Объявив это государство "украинским", самостiйники автоматически переносили новое имя на православную Церковь. Теперь приходилось украинизировать украинское.

КромЪ того, Грушевскому, как историку, лучше всЪх было извЪстно, какую самоотверженную борьбу с католичеством выдержал южно-русскiй народ, защищая церковно-славянскiй язык. Достаточно почитать Iоанна Вишенскаго, чтобы видЪть, какой поход учинен был против него и какой мощный отпор дан малороссiйским народом в XVI-XVII в. в. Язык этот был буквально выстрадан и освящен кровью народа. Очевидно, по этой причинЪ, а так-же в цЪлях единенiя всЪх славян, Кирилло-Мефодiевское братство удЪлило в своем уставЪ особое вниманiе церковно-славянскому языку. Провозглашая свободу всякаго вЪроученiя, оно требовало "единаго славянскаго языка в публичных богослуженiях всЪх существующих церквей". Но вот Грушевскiй, провозгласив "долой славянщину", воздвиг на него гоненiе. Объяснял он свою ненависть, подобно Огоновскому, "демократическими" соображенiями: языке мертвый, непонятный народу и полный архаизмов. Но истинная причина заключалась, конечно, не в этом. Церковно-славянскiй язык служил основой общерусскаго литературнаго языка и общерусской литературной традицiи, и пока украинскiй народ чтит его, он не отступит и от общерусской литературной рЪчи. Идея самостiйнической Церкви, гдЪ бы богослужение производилось на "мовЪ", предопредЪлена львовской политикой Грушевскаго. Но она, как всЪ начинанiя сепаратистов, отмЪчена знаком ничтожнаго количества послЪдователей.

ЛЪтом 1918 г. созван был Всеукраинскiй Церковный Собор, на котором о. Вас. Липковскiй поднял вопрос о богослужебном языкЪ. Поставленный на голосованiе вопрос этот рЪшен был подавляющим большинством голосов в пользу церковно-славянскаго. Тогда попы-самостiйники, без всякаго согласiя своих прихожан, учинили Всеукраинську Церковну Раду и объявили прежнее православiе "панским", солидаризировавшись с точкой зрЪнiя унiатскаго катехита Омеляна Огоновскаго на язык своей Церкви, как "реакцiонный". "Пора нам, народе украинский, и свою ридну мову принести в дар Богови и цим найкраще им и себе самих освятити и пиднести и свою ридну Церкву збудовати". Самостiйники, видимо, не замЪчали, какой удар наносили своему движенiю, объявляя 900-лЪтнее церковное прошлое Малороссiи не своим, не "ридным".

Никаких чисто конфессiональных реформ Церковна Рада не произвела, если не считать включенiя в число церковных праздников "шевченковских дней" 25 и 26 февраля по старому стилю, - причислявшаго поэта-атеиста, как бы, к лику святых угодников. ЗатЪм послЪдовала украинизацiя святцев. Перед нами "Молитовник для вжитку украинской православной людности", выпущенный вторым изданiем в МаннгеймЪ в 1945 г. Там, греко-римскiя и библейскiя имена святых, ставшiя за тысячу лЪт своими на Руси, замЪнены обыденными простонародными кличками - Тимошь, Василь, Гнат, Горпина, Наталка, Полинарка. В послЪднем имени лишь с трудом можно опознать св. Аполлинарiю. Женскiя имена в "молитовникЪ" звучат особенно жутко для православнаго уха, тЪм болЪе, когда перед ними значится "мученица" или "преподобная": "Святыя мученицы Параська, Тодоська, Явдоха". Не успЪвает православный человЪк подавить содроганiе вызванное такой украинизацiей, как его сражают "святыми Яриной и Гапкой". Потом идут "мученицы Палажка и Юлька" и так до... "преподобной Хиври".

Не подлежит сомнЪнiю, что в нормальных условiях, при свободной, ничЪм не стЪсняемой волЪ народа, всЪ самостiйническiе ухищренiя и выдумки остались бы цирковыми трюками. Ни среди интеллигенцiи, ни среди простонародья не было почвы для их воплощенiя. Это превосходно знали сепаратисты. Один из них, Сриблянскiй писал в 1911 году: "Украинское движенiе не может основываться на соотношенiи общественных сил, а лишь на своем моральном правЪ: если оно будет прислушиваться к большинству голосов, то должно будет закрыть лавочку, - БОЛЬШИНСТВО ПРОТИВ НЕГО" {202}.

Формальный украинскiй нацiонализм побЪдил при поддержкЪ внЪшних сил и обстоятельств, лежавших за пре- дЪлами самостiйническаго движенiя и за предЪлами украинской жизни вообще. Первая мiровая война и большевицкая революцiя - вот волшебные слоны, на которых ему удалось въЪхать в исторiю. ВсЪ самыя смЪлыя желанiя сбылись, как в сказкЪ: нацiонально-государственная территорiя, нацiональное правительство, нацiональные школы, университеты, академiи, своя печать, а тот литературный язык, против котораго было столько возраженiй на УкрайнЪ, сдЪлан не только книжным и школьным, но государственным.

Вторая мiровая война завершила зданiе соборной Украины. Галицiя, Буковина, Карпатская Русь, неприсоединенныя дотолЪ, оказались включенными в ея состав. При ХрущевЪ ей отдан Крым. Если при БрежневЪ отдадут Кавказ, то географическiй сон Рудницкаго сбудется наяву.

Все сдЪлано путем сплошного насилiя и интриг. Жителей огромных территорiй даже не спрашивали об их желанiи или нежеланiи пребывать в соборной УкраинЪ. Участь карпатороссов, напримЪр, просто трагична. Этот народ, вЪками томившiйся под мадьярским игом, выдержавшiй героическую борьбу за сохраненiе своей русскости и ни о чем, кромЪ возсоединенiя с Россiей и возвращенiя в лоно русской культуры не мечтавшiй, лишен, даже, прав нацiональнаго меньшинства в украинской республикЪ - он объявлен народом украинским. Русская и мiровая демократiя, поднимающая шум в случаЪ малЪйшаго ущемленiя какого нiбудь людоЪдскаго племени в АфрикЪ, обошла полным молчанiем факт насильственной украинизацiи карпатороссов.

Впрочем, не при таком же ли молчанiи прошла лЪт сорок пять тому назад принудительная украинизацiя малоросiйскаго народа? Этот факт затерт и замолчан в публицистикЪ и в исторiи. Ни простой народ, ни интеллигенцiя не были спрошены, на каком языкЪ они желают учиться и писать. Он был ПРЕДПИСАН верховной властью.

Интеллигенцiя, привыкшая говорить, писать и думать по-русски и вынужденная в короткiй срок переучиваться и перейти на сколоченный наскоро новый язык, - испытала немало мученiй. Тысячи людей лишились работы из-за неспособности усвоить "державну мову".

Оправдались ли ожиданiя марксистских теоретиков насчет бурнаго культурнаго роста малороссiйскаго населения, покажут будущiя спецiальныя изслЪдованiя. Пока что, никакаго переворота в этой области не наблюдаем. Образованность послЪ введенiя "ридной мовы" повысилась ничуть не больше, чЪм была при господствЪ общерусскаго языка. Но самостiйническiе главари об этом меньше всего заботились. Предметом их вожделЪний была нацiональная форма и как только большевики им предоставили ее, они сочли себя вполнЪ удовлетворенными. Грушевскiй, Винниченко и другiе столпы самостийничества прекратили борьбу с совЪтской властью и вернулись в СССР. ФормальнЪйшiй из формальных украинцев - Н. Михновскiй, скрывавшiйся до 1923 г. гдЪ то на КавказЪ, вернулся на Украйну, как только услышал, что там начинается "украинизацiя по настоящему". Но тут и открылась, видимо, цЪна формализма; Михновскiй вскорЪ повЪсился.

Большевики могли не производить ни украинизацiи, ни бЪлоруссизацiи. Предоставленiе формы нацiональнаго самоуправленiя грузинам, армянам, узбекам и др. имЪло смысл по причинЪ подлинно нацiональнаго обличья этих народов. Там нацiональная политiка могла пробудить симпатiи к большевизму. Но на УкраинЪ, гдЪ нацiонализм высасывался из пальца, гдЪ он составлял всегда малозамЪтное явленiе - австромарксистская реформа явилась сущим подарком маньякам и фанатикам. Апелляцiя к РУССКОЙ УКРАИНЪ дала бы больше выгод.

Впрочем украинская политика большевиков до паденiя Германской Имперiи опредЪлялась не одной только австромарксистской программой, но и указанiями из Берлина. В БерлинЪ же, кромЪ большевицких заслуг, цЪнили, также, заслуги самостiйников. Теперь, когда факт субсидированiя большевиков нЪмцами в 1917 г. не подлежит сомнЪнiю, умЪстно напомнить и об украинских сепаратистах.

Во время войны, они сотрудничали с большевиками в пользу общаго хозяина - германскаго генеральнаго штаба.

Когда началось это сотрудничество, точно не знаем, но весьма возможно, что уже в 1913 году они дЪлали одно дЪло. В Австрiи, в это время, дЪйствовал "Союз Вызволенiя Украины", представленный Д. Донцовым, В. Дорошенко, А. Жуком, Мельневским, А. Скоропис-Iолтуховским. И для этого же времени отмЪчен факт полученiя Лениным денег от австрiйцев.

По словам П. Н. Милюкова, в 1913 г. "Ленин в КраковЪ получил на изданiе своих сочиненiй австрiйскiя деньги". Узнал об этом Милюков "от одного представителя отдЪлившихся нацiональностей, получившаго там же и в то же время предложенiе австрiйских субсидiй" {203}. Быть может уже тогда самостiйники объединены были совмЪстной работой с Лениным. По крайней мЪрЪ, в листовкЪ "Союза Вызволенiя Украины", выпущенной в 1914 г., в КонстантинополЪ, Парвус и Ленин превозносятся как "найкращи марксистськи головы" {204}. Повидимому, уже тогда Парвус был общим хозяином для тЪх и других, а в ходЪ войны он окончательно связал их через свое копен- гагенское вЪдомство.

Австрiйское правительство, кажется, охладЪло к своим агентам и они очутились в сферЪ германской диверсiонной акцiи. Архивы до сих пор хранят тайну подробностей этого сотрудничества, но уже в 1917 г. из разсказа прапорщика Ермоленко, заброшеннаго нЪмцами в русскiй тыл, и секретаря швейцарскаго украинскаго бюро Степаньковскаго, арестованнаго контрразвЪдкой Временнаго Правительства при переходЪ границы, выяснен факт одновре- меннаго сотрудничества большевиков и украинскаго Союза Вызволенiя с Парвусом и его копенгагенским и стокгольмским центрами. Степаньковскiй указал Меленевскаго и Скоропись-Iолтуховскаго, находившихся в тЪсной связи с Ганецким - большевицким агентом, осуществлявшим посредничество между Лениным и Парвусом {205}. Можно ли было с приходом к власти забыть таких союзников?

Русское "общество" никогда не осуждало, а власть не карала самостiйников за сотрудничество с внЪшними врагами. Грушевскiй, уЪхавшiй во Львов и впродолженiи двадцати лЪт ковавшiй там заговор против Россiи, ведшiй открытую пропаганду ея разрушенiя, - спокойно прiЪзжал, когда ему надо было, и в Кiев, и в Петербург, печатал там свои книги и пользовался необыкновенным фавором во всЪх общественных кругах. В тЪ самые годы, когда он на весь мiр поносил Россiю за зажим "украинскаго слова", статьи его, писанныя по-украински, печатались в святая святых русской славистики - во втором отдЪленiи Императорской Академiи Наук, да еще не как нибудь, а в фонетической транскрипцiи {206}.

Когда он, наконец, в 1914 году, попал на австрiйской территорiи в руки русских военных властей и, как явный измЪнник, должен был быть сослан в Сибирь, - в МосквЪ и в ПетербургЪ начались усиленные хлопоты по облегченiю его участи. Устроили так, что Сибирь замЪнена была Нижним-Новгородом, а потом нашли и это слишком "жестоким" - добились ссылки его в Москву.

Оказывать украинофильству поддержку и покровительство считалось прямым общественным долгом с давних пор.

И это несмотря на вопiющее невЪжество русской интеллигенцiи в украинском вопросЪ. Образцом может считаться Н. Г. Чернышевскiй. Ничего не знавшiй о Малороссiи, кромЪ того, что можно вычитать у Шевченко, а о Галицiи ровно ничего не знавшiй, он выносит безапелляцiонныя и очень рЪзкiя сужденiя по поводу галицiйских дЪл. Статьи его "Нацiональная безтактность" и "Народная безтолковость", появившiяся в "СовременникЪ" за 1861 г. {207}, обнаруживают полное его незнакомство с мЪстной обстановкой. Упрекая галичан за подмЪну соцiальнато вопроса нацiональным, он, видимо и в мыслях не держал, что оба эти вопроса в Галицiи слиты воедино, что никаких других крестьян там, кромЪ русинов, нЪт, так же как никаких других помЪщиков, кромЪ польских, за единичными исключенiями, тоже нЪт.

Призыв его, бороться не с поляками, а с австрiйским правительством, сдЪланный в то время, когда австрiйцы отдали край во власть гр. Голуховскаго, яростнаго полонизатора - смЪшон и выдает явственно голос польских друзей - его информаторов в галицiйских дЪлах. Этими информаторами, надо думать, инспирированы указанныя выше статьи Николая Гавриловича. Нападая на газету "Слово", он даже не разобрался в ея направленiи, считая его проавстрiйским, тогда как газета была органом "москвофилов". Зато тЪ, что подбивали его на выступленiе, отлично знали на кого натравливали.

Получив в 1861 г. первые номера львовскаго "Слова", он пришел в ярость при видЪ языка, которым оно напечатано. "РазвЪ это малорусскiй язык? Это язык, которым говорят в МосквЪ и Нижнем-НовгородЪ, а не в КiевЪ или ЛьвовЪ". По его мнЪнiю, днЪпровскiе малороссы уже выработали себЪ литературный язык и галичанам незачЪм от них отдЪляться. Стремленiе большинства галицiйской интеллигенцiи овладЪть, как раз, тЪм языком, "которым говорят в МосквЪ и Нижнем-НовгородЪ" было сущей "реакцiей" в глазах автора "Что дЪлать". Русская революцiя, таким образом, больше ста лЪт тому назад, взяла сторону народовцев и больше чЪм за полсотни лЪт до учрежденiя украинскаго государства рЪшила, каким языком оно должно писать и говорить. Либералы, такiе как Мордовцев в СПБургских ВЪдомостях, Пыпин в ВЪстникЪ Европы, защищали этот язык, и все самостiйничество, больше, чЪм сами сепаратисты. "ВЪстник Европы", выглядЪл украинофильским журналом.

Господствующим тоном, как в этом, так и в других подобных ему изданiях, были иронiя и возмущенiе по поводу мнимой опасности для цЪлости государства, которую выдумывают враги украинофильства. Упорно внЪдрялась мысль о необоснованности таких страхов. По мнЪнiю Пыпина, если бы украинофильство заключало какую нибудь угрозу отечеству, то неизбЪжно были бы тому фактическiя доказательства, а так как таковых не существует то всЪ выпады против него - плод не в мЪру усердствующих защитников правительственнаго режима. Украинофильство представлялось не только совершенно невинным, но и почтенным явленiем, помышлявшим единственно о культурном и экономическом развитiи южно-русскаго народа. Если же допускали какое-то разрушительное начало, то полагали его опасным исключительно для самодержавiя, а не для Россiи.

Когда открылась Государственная Дума, все ея лЪвое крыло сдЪлалось горячим заступником и предстателем за самостiйническiе интересы. Посредством связей с думскими депутатами и фракцiями, украинскiе нацiоналисты имЪли возможность выносить с пропагандными цЪлями обсужденiе своих вопросов на думскую трибуну. Члены петербургскаго "Товариства Украинских Прогрессистов" проложили дорогу к Милюкову, к Керенскому, к Кокошкину. Александр Шульгин в своей книгЪ "L'Ukraine contre Moscou" пишет, что только февральскiй переворот помЪшал внесенiю запроса в Думу относительно высылки из Галицiи в Сибирь прелата унiатской Церкви графа Андрея Шептицкаго - заклятаго врага Россiи. Генерал Брусилов, во время занятiя русскими войсками Галицiи, арестовал его за антирусскiя интриги, но выпустил, взяв обЪщанiе прекратит агитацiонную дЪятельность. Однако, стоило Шептицкому очутиться на свободЪ, как он снова с церковной кафедры начал проповЪди против русских. ПослЪ этого он был удален из Галицiи. За этого-то человЪка думцы обЪщали заступиться в самый разгар ожесточенной войны. Заслуги лЪвых думских кругов перед украинскими самостiйниками таковы, что тот же А. Шульгин считает нужным выразить на страницах своей книги благодарность П. Н. Милюкову. "Мы ему всегда будем признательны за его выступленiя в ДумЪ".

Говорить о личных связях между самостiйниками и членами русских революцiонных и либеральных партiй вряд ли нужно, по причинЪ их широкой извЪстности. В эмиграцiи до сих пор живут москвичи, тепло вспоминающiе "Симона Васильевича" (Петлюру), издававшаго в МосквЪ, перед первой мiровой войной, самостiйническую газету. Главными ея читателями и почитателями были русскiе интеллигенты. Особыми симпатiями украинофилы пользовались у партiи Народников-Соцiалистов. Когда, в маЪ 1917 г., украинская делегацiя в составЪ Стебницкаго, Лотацкаго, Волкова, Шульгина и других прiЪхала в Петроград, она прежде всего вошла в контакт с Мякотиным и ПЪшехоновым - лидерами Народных Соцiалистов. Делегацiя предъявила своим друзьям, сдЪлавшимся столпами февральскаго режима, политическiй вексель, подписанный ими до революцiи, потребовав немедленнаго предоставленiя автономiи УкраинЪ. Когда же тЪ попросили потерпЪть до Учредительнаго Собранiя, самостiйники поставили их на одну доску с реакцiонерами, напомнив слова Столыпина, "Сперва успокоенiе, потом реформы".

Академическiй мiр, тоже относился к украинской пропагандЪ абсолютно терпимо. Он дЪлал вид, что не замЪчает ея. В обЪих столицах, под боком у академiй и университетов, издавались книги, развивавшiя фантастическiя казачьи теорiи, не встрЪчая возраженiй со стороны ученых мужей. Одного слова таких, напримЪр, гигантов, как М. А. Дьяконов, С. Ф. Платонов, А. С. Лаппо-Данилевскiй достаточно было, чтобы обратить в прах всЪ хитросплетенiя Грушевскаго. ВмЪсто этого, Грушевскiй спокойно печатал в ПетербургЪ свои политическiе памфлеты под именем исторiй Украины. Критика такого знатока казачьей Украины, как В. А. Мякотин, могла бы до гола обнажить фальсификацiю, лежавшую в их основЪ, но Мякотин поднял голос только послЪ россiйской катастрофы, попав в эмиграцiю. До тЪх пор, он был лучшiй друг самостiйников.

Допустить, чтобы ученые не замЪчали их лжи, невозможно. Существовал неписанный закон, по которому за самостiйниками признавалось право на ложь. Разоблачать их считалось признаком плохого тона, дЪлом "реакцiонным", за которое человЪк рисковал получить званiе "ученаго жандарма" или "генерала от исторiи". Такого званiя удостоился, напримЪр, крупнЪйшiй славист, профессор кiевскаго университета, природный украинец Т. Д. Флоринскiй. Повидимому, он и жизнью заплатил за свои антисамостiйническiя высказыванiя. В самом началЪ революцiи он был убит, по одной версiи большевиками, по другой - самостiйниками.

Но если были терроризованные и запуганные, то не было недостатка и в убЪжденных украинофилах. По словам Драгоманова, Скабичевскiй хвалил Шевченко и всю новЪйшую украинофильскую литературу, НЕ ЧИТАВШИ ее {208}.

К столь же "убЪжденным" принадлежал академик А. А. Шахматов. Александр Шульгин восторженно о нем отзывается, как о большом другЪ сепаратистов. Это он устроил самостiйнической делегацiи, в 1917 году, встрЪчу с лидерами групп и партiй близких к Временному Правительству. Он же, надо думать, играл главную роль в 1906 г. при составленiи академической "Записки" в пользу украинскаго языка.

Появилась в 1909 г. в ПрагЪ работа знаменитаго слависта проф. Нидерле "ОбозрЪнiе современнаго славянства" и сразу же переведена на русскiй язык, а через два года вышла в ПарижЪ по-французски. В ней удЪлено соотвЪтствующее вниманiе малороссам и великороссам, у которых, по словам Нидерле, "столь много общих черт в исторiи, традицiи, вЪрЪ, языкЪ и культурЪ, не говоря уже об общем происхожденiи, что с точки зрЪнiя сторонняго и безпристрастнаго наблюдателя это - только двЪ части одного великаго русскаго народа" {209}.

Приводим эту выдержку не столько ради нея самой, сколько по причинЪ отсутствiя ея в русском изданiи. Ее можно найти во французском переводе Леже, но в русском, вышедшем под маркой Академiи Наук, она выпущена вмЪстЪ с изрядной частью других разсужденiй Нидерле.

Украинскiй нацiонализм - порожденiе не одних самостiйников, большевиков, поляков и нЪмцев, но в такой же степени, русских. Чего стоила полонофильская политика имп. Александра I, намЪревавшагося вернуть ПольшЪ малороссiйскiя и бЪлорусскiя губернiи, взятыя Екатериной и Павлом при польских раздЪлах! Когда это не удалось вслЪдствiе недовольства правящих кругов, заявивших устами Карамзина: "Мы охладЪли бы душой к отечеству, видя оное игралищем самовластнаго произвола", царь отдал этот край в полное распоряженiе польскому помЪщичьему землевладЪнiю и старопанской полонизаторской по- литикЪ. Николай Павлович не имЪл склонности дарить русскiя земли, но не очень в них и разбирался. Во время польскаго мятежа 1830-1831 г., он с легким сердцем отнес жителей западных губернiй, т. е. малороссов и бЪлоруссов, к "соотечественникам" возставших. В учебникЪ географiи Арсеньева, принятом в школах с 1820 по 1850 г., населенiе этих губернiй именуется "поляками". Какiя еще нужны доказательства полной безпризорности Малороссiи? Она, впродолженiи всего XIX столЪтiя, отдана была на растлЪнiе самостiйничеству и только чудом сохранила свою общность с Россiей.

Едва ли не единственный случай подлинной тревоги и подлиннаго пониманiя смысла украинскаго нацiонализма видим в статьях П. Б. Струве в "Русской Мысли" {210}. Это первый призыв, исходящiй из "прогрессивнаго" лагеря к русскому общественному мнЪнiю "энергично, без всяких двусмысленостей и поблажек вступить в идейную борьбу с "украинством" как с тенденцiей ослабить и даже упраз- днить великое прiобрЪтенiе нашей исторiи - общерусскую культуру".

Струве усмотрЪл в нем величайшаго врага этой культуры - ему представляется вражеским, злонамЪренным самое перенесенiе разговоров об украинизмЪ в этнографическую плоскость как один из способов подмЪны понятiя "русскiй" понятiем "великорусскiй". Такая подмЪна - плод политической тенденцiи скрыть "огромный историческiй факт: существованiе русской нацiи и русской культуры", "именно русской, а не великорусской". "Русскiй", по его словам, "не есть какаяо отвлеченная "средняя" из всЪх трех терминов (с прибавками "велико", "мало", "бЪло"), а живая культурная сила, великая развивающаяся и растущая нацiональная стихiя, творимая нацiя (nation in the making, как говорят о себЪ американцы)".

Только послЪ большевицкаго эксперимента, сдЪлавшаго так много для превращенiя русской культуры в "великорусскую", можно в полной мЪрЪ оцЪнить такую постановку вопроса. Русская культура - "неразрывно связана с государством и его исторiей, но она есть факт в настоящее время даже болЪе важный и основной, чЪм самое государство".

Низведенiе ея до мЪстной, "великорусской", дает осно- ванiе ставить рядом с нею, как равныя - малорусскую и бЪлорусскую. Но ни одна из этих "культур" - еще не культура. "Их еще нЪт, - заявляет Струве, - об этом можно жалЪть, этому можно радоваться, но во всяком случаЪ, это факт". Недаром евреи в чертЪ осЪдлости, жившiе, по большей части, среди бЪлоруссов и малоруссов, прiобщались не к малорусской и бЪлорусской, а к русской культурЪ {211}. На всем пространствЪ Россiйской Имперiи, за исключенiем Польши и Финляндiи, Струве не видит ни одной другой культуры, возвышающейся над всЪми мЪстными, всЪх объединяющей. "Гегемонiя русской культуры в Россiи есть плод всего историческаго развитiя нашей страны и факт совершено естественный". Работа по ея разрушенiю и постановка в один ряд с нею других, как равноцЪнных, представляется ему колоссальной растратой исторической энергiи населенiя, которая могла бы пойти на дальнЪйшiй рост культуры вообще.

Сколь ни были статьи П. Б. Струве необычными для русскаго "прогрессивнаго" лагеря, онЪ не указали на самую "интимную" тайну украинскаго сепаратизма, отличающую его от всЪх других подобных явленiй, - на его искусственность, выдуманность.

Гораздо лучше это было видно людям "со стороны", вродЪ чехов. Крамарж называл его "противоестественным" {212}, а Parlamentar, орган чешских нацiоналистов писал об "искусственном взращиванiи" украинскаго нацiонализма {213}. До прихода к власти большевиков, он только драпировался в нацiональную тогу, а на самом дЪлЪ был авантюрой, заговором кучки манiаков. Не имЪя за собой и одного процента населенiя и интеллигенцiи страны, он выдвигал программу отмежеванiя от русской культуры, вразрЪз со всеобщим желанiем. Не будучи народен, шел не на гребнЪ волны массоваго движенiя, а путем интриг и союза со всЪми антидемократическими силами, будь то русскiй большевизм или австро-польскiй либо германскiй нацизмы. Радикальная русская интеллигенцiя никогда не желала замЪчать этой его реакцiонности. Она автоматически подводила его под категорiю "прогрессивных" явленiй, позволив красоваться в числЪ "нацiонально-освободительных" движенiй.

Сейчас он держится исключительно, благодаря утопической политикЪ большевиков и тЪх стран, которые видят в нем средство для расчлененiя Россiи.